А дальше начался кошмар. Я до сих пор не верю, что правда видела все это, что оно мне не привиделось.
Александр наклонился над своим рюкзаком и выпрямился уже с пистолетом в руках. Сначала он в упор выстрелил одному брату в голову, потом второму в грудь, тот упал, и Александр выстрелил в него еще раз, в голову.
Видимо, я закричала.
Александр посмотрел на меня, разинув рот, как будто не понимая, как так вышло. Пройдя в каюту по палубе, где лежали два тела, Александр сдал лодку назад и повел обратно в море.
Во мне все остановилось. В голове не было ни единой мысли.
Я наклонилась вперед, меня рвало.
Лодка качалась в паре сотен метров от берега. Он возился с чем-то на палубе. Значит, не бросил меня, подумала я.
По движениям я поняла, что он выкинул трупы за борт.
Я села на корточки и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Ноги дрожали, и руки, и тело.
Лодка вернулась. Рев мотора бился о скалы невыносимо громко. Александр спустился вниз, сколько времени его не было на палубе, не знаю, я время не понимаю, все произошло мгновенно, но тянулось бесконечно.
Он вылез на палубу, надел на спину рюкзак и перепрыгнул на выступ, а лодка медленно завалилась на один бок.
Он постоял, глядя, как она тонет, потом поднял глаза на горы.
Они бы нас выдали, сказал он. Если не по своей воле, то на допросе.
Я не могла на него смотреть, когда он ко мне повернулся.
Нас бы схватили, меня прикончили, а тебе пришлось жить с позором в той же деревне всю жизнь.
У тебя заранее был такой план, сказала я.
Пойдем, позвал он. Надо идти.
Воскресенье, 31 июля 2016 года
Мы шли вглубь долины. Было темно, мокро, вдоль по склонам гор стояли огромные неподвижные ели. Я переставляла ноги, ни о чем не думая, механически, была не в себе. Иногда искала взглядом его спину и затылок. Мужчина, которому я слепо отдалась вся целиком. Я ничего о нем не знаю. У меня было к нему много чувств, но не страх, возникший теперь.
Мы остановились у ручья, попили воды.
Я не монстр, сказал он, вытирая рот рукавом. Если ты об этом теперь думаешь.
Но я боюсь тебя.
Это война. На войне убивают.
Они не воевали, сказала я.
Я тебя люблю, сказал он.
Я тебя совсем не знаю.
Я тот, кто тебя любит.
Весь день мы шли вверх по склону горы. Когда поднялись на вершину, развиднелось, на западе между облаков проглянуло солнце.
Он спросил, выдержу ли я идти еще несколько часов.
Да, ответила я.
Вот ты и на свободе, сказал он. Наслаждайся, пока можешь.
Не понимаю тебя, сказала я.
Мы уже шли дальше.
Ты не повязана никем и ничем, сказал он. Но дороги назад нет.
Он плакал, когда мы той ночью были близки, я нагнулась, потерлась щекой о его мокрую щеку, поцеловала и почувствовала соленый вкус. Я люблю тебя, сказала я, схватила его руку и прижала к земле, он лежал на спине и смотрел на меня, и я не знала, что он думает, но понимала, что чувствует, и волна счастья и горя подняла меня.
Потом я прижалась к нему, и мы заснули.
Когда я утром проснулась и увидела, что он сидит на корточках и режет колбасу, которую я прихватила с собой из дому, и раскладывает ее на нарезанный им хлеб, я поняла, что он имел в виду вчера. Подошла к нему и обняла.
Дороги назад и правда нет, сказала я.
Он покачал головой.
И мы совершенно, совершенно свободны.
Вечером мы сидели перед горной хижиной, вокруг все пылало красными отблесками заходящего солнца. Мы постучались сюда несколько часов назад, рассказали историю, которую сочинили вдвоем, и поужинали с хозяевами.
Не знаю, насколько они нам поверили, вероятно, нет, но это неважно. Я весь вечер болтала и смеялась, во мне пузырилась бурная радость, и, когда мы сидели и смотрели на закат, я опять засмеялась, но почему-то не смогла остановиться.
Ингер Кристенсен
Это (Det). Prologos[5]
Перевод с датского Алёши Прокопьева
Послесловие Михаила Горбунова
Это. Это было… и всё на Этом. Так Это началось. Оно есть. Идет дальше. Движется. Дальше. Возникает. Превращается в это и в это и в это. Выходит за пределы Этого. Становится чем-то еще. Становится [чем-то] большим. Сочетает Что-то-еще с Тем, что вышло за пределы и Этого. Выходит за пределы и этого. Становится отличным от чего-то-еще и вышедшим за пределы этого. Превращается в Нечто. В нечто новое. Нечто постоянно обновляющееся. Которое тут же становится настолько новым, насколько Это только может быть. Выдвигает себя вперед. Выставляет себя напоказ. Прикасается, испытывает прикосновения. Улавливает сыпучий материал. Растет все больше и больше. Повышает свою безопасность, существуя как вышедшее за пределы себя, набирает вес, набирает скорость, завладевает [чем-то] большим во время движения, продвигается дальше по-другому, помимо других вещей, которые собираются, впитываются, быстро обременяются тем, что пришло изначально, началось столь случайно. Это было… на Этом всё. Это горит. Это Солнце — оно горит. Так долго, сколько требуется, чтобы сгореть солнцу. Так долго до и так долго после эпох, которые измеряются жизнью или смертью. Солнце сжигает само себя. И сожжет. Когда-то. Когда-нибудь. Промежутки времени, к продолжительности которых не существует восприимчивости. Не существует даже нежности. И когда Солнце погаснет — что жизнь, что смерть давно уже будут одним и тем же, как это было и всегда. Это. Когда Солнце погаснет, Солнце освободится от всего. И от Этого тоже. Это было… на Этом всё. В то же время, иногда Солнце все еще достаточно избыточно, чтобы раздавать смерть настолько медленно, что она выглядит как жизнь, пока жизнь продолжает фикционировать. Между тем Солнце встает, Солнце садится. Свет и тьма сменяют друг друга. Это освещается, проясняется, ослепляет и делается явным в дневное время, готовясь к тому, чтобы стать приглушенным, покрыться тенью, остыть, потемнеть, спрятаться. Это небо — иногда небеса, а иногда тьма. Звезды отмечают пунктиром расстояния и маскируют пустоту, горят до тех пор, пока Это длится. Или тьма — тотальна, и пустота затянута облаками, темнота скрыта темнотой, временная ночь во временном небе вместо Ничто, напоминает то, что будет дальше, чем будущее. После того как. После того как. До тех пор, пока Это длится. <…>