Два седоголовых бородатых человека обнялись и трижды по-братски облобызались.
— Наконец-то! Я уже заждался весточки от владыки! — проговорил священник, приглашая Казакова в дом. Но тот слегка заупрямился. И предложил другой план.
— Давай, отец Петр сразу в храм пойдем! Время-то дорого. И тебе и мне!
— Ну, в храм так в храм! — ответил тот. И Казаков, почувствовав в его голосе почти облегчение, подумал: «Видимо, ему сейчас не до церемоний. Болезнь торопит».
И, не заходя в ворота, они по тропинке двинулись к белой, словно повисшей в безоблачном синем небе, громаде храма.
В отличие от станицы, собор выглядел в общем и целом неплохо. Похоже, что жизнь здесь не затухала. У ворот возились двое деловых мужичков. Строили крытую деревянную беседку. Рядом с нею отец Анатолий обнаружил медный кран. Он открыл его и наконец-то напился вкуснющей, ледяной подземной воды. И не только напился, но и освежился, помыв горящее лицо и руки.
Отец Петр тем временем рассказывал:
— Недавно с Божьей помощью пробурили скважину. И теперь, когда есть воды вдоволь, будем закладывать новый сад.
«Человек всегда живет надеждой!» — подумал отец Анатолий. И сказал:
— На все Его воля!
На церковной паперти их ждал пономарь — низкорослый крепенький мужичок по имени Прохор, с клочковатой бородкой и легкой улыбкой на устах.
Они поручкались, и Прохор, гремя связкой ключей, открыл двери.
— Храм наш освящен в честь Николая Угодника. И построен на пожертвования казачества и купечества сразу после восемьсот двенадцатого года. Храм перворазрядный, большой, — пояснил он.
— Снаружи-то кажется больше, — с сомнением заметил иеромонах.
— Ах ты, господи, батюшка! — всплеснул руками Петр. — Я-то не сказал. Он у нас разделен на две части перегородкой. Здесь служим. А там, за иконостасом, во второй половине идет ремонт.
Они прошлись по храму. Затем поднялись на колокольню. Там отец Петр показал новехонькие, отлитые в Воронеже, колокола.
Иеромонах осмотрел их. А потом стал любоваться окрестностями. Глянул — и душа обмерла. От красоты.
Справа от станицы величественно, плавно — другого слова и не придумаешь, сгибаясь дугой, нес свои воды батюшка Дон. Вдоль берегов он порос густым зеленым подлеском. На той стороне — песчаная полоса пляжей, на которой виднелись катерки, моторные лодки и фигурки купающихся людей.
По Дону, делая крутую волну, шел белый катер.
На этой стороне — крыши станичных домов. Садики, огороды, бочки с водой для полива.
А батюшка Петр, слегка шепелявя из-за нехватки передних зубов, дальше рассказывал о здешней жизни:
— Народу-то горшть! Всего, может, и наберется в станице человек с сотню. Да и то пенсионеры. Работы-то нет! Но в последнее время все начало меняться. Стали тут на берегу Дона селиться богатые люди. Строить свои курени. Вон там, возле кладбища, видишь, такой забор из камня и обсаженный деревьями большой участок? Это Ефремовы.
— Это тот, который решил вернуться?
— Ну, да, он самый! Купил землю. Построился. И у себя прямо на участке создал музей.
— Музей? — удивился отец Анатолий.
— Ну, да, музей. Музей казачьего сопротивления большевикам.
— Понятно! — сказал отец Анатолий, хотя на самом деле, конечно, ничего ему понятно не было. Но его внимание привлекло уже другое огромное подворье. Курень не курень, а целая усадьба, похожая на поместье.
Отец Петр повёл сухой рукой:
— Там мой! А рядом живет брат моей жены. А вот этот, — указал он на то большое подворье, которое привлекло взгляд Казакова, — этот важного человека, Водолазова.
Помолчал. Но не дождался реакции гостя, высказался:
— В советское время выбился в директора совхоза-миллионера. А когда все пошло наперекосяк, то совхозное имущество как-то так удачно прихватизировал. Стал на его полях агрофермером. Выкупил землю у своих же колхозников. Да и одновременно подался в казаки. Не совсем в простые казаки, а в атаманы. Рос быстро. Был одно время заместителем губернатора. А теперь, вишь, казачий генерал. Гусь краснолапчатый, — намекая на генеральские лампасы, заметил отец Петр. — Ну и нас не обижает, помогает.
— То есть из красных директоров-безбожников — сразу в атаманы и церковные благотворители — так, что ли?
— Неисповедимы пути Господни! — заметил на это отец Петр.
— Не судите да не судимы будете! — в тон ему продолжил Казаков. А сам вспомнил про своих юных попутчиков. Вот так родня у них обоих оказалась…
В общем, покалякали еще о том о сем. Посетовали вместе, что в станице из всех предприятий осталась только какая-то контора местного лесничества, спустились с колокольни и вышли из храма во двор.