Ни Мэтью, ни я не знали, что Бишопы и де Клермоны годами… даже веками трудились ради нашей успешной встречи. Филипп, Галлоглас, мои родители, Эмили.
– Спасибо тебе, Галлоглас, – хрипло произнес Мэтью.
Как и я, он был удивлен откровениями сегодняшнего утра.
– Не стоит благодарности, дядя. Я делал это с удовольствием.
Галлоглас несколько раз кашлянул, маскируя свои эмоции, и тоже ушел.
В библиотеке установилась гнетущая тишина.
– Черт! – пробормотал Мэтью, запуская пальцы в волосы.
Я хорошо знала этот жест, показывающий, что у моего мужа закончилось терпение.
– Что нам теперь делать? – спросила я, пытаясь восстановить равновесие.
После неожиданного появления Галлогласа оно было изрядно нарушено.
Мэтью не успел ответить. За дверью послышалось деликатное покашливание, после чего она открылась.
– Прошу прощения, милорд, что нарушил ваше уединение. – В дверях стоял Ален Ле Мерль, давний слуга Филиппа, бывший одно время его оруженосцем.
В одной руке Ален держал старинный сундук с серебряными инициалами «Ф. К.» на крышке, в другой – небольшую конторскую книгу в зеленом коленкоровом переплете. Его доброе лицо и волосы с проседью ничуть не изменились. Передо мной был тот же Ален, которого я впервые увидела в 1590 году. Наряду с Мэтью и Галлогласом он был еще одной неподвижной звездой в моей переменчивой вселенной.
– Что случилось, Ален? – спросил Мэтью.
– У меня дело к мадам де Клермон, – ответил тот.
– Дело? – нахмурился Мэтью. – А оно не может обождать?
– Боюсь, что нет, – извиняющимся тоном произнес слуга. – Знаю, милорд, времена нынче непростые. Но сир Филипп был непреклонен и велел мне как можно скорее передать мадам де Клермон ее вещи.
Вслед за Аленом мы вернулись в нашу башню. То, что я увидела на письменном столе Мэтью, заставило меня забыть о событиях последнего часа. Я стояла затаив дыхание.
Записная книжка в коричневом переплете.
Вышитый рукав, ветхий от времени.
Драгоценные камни, стоящие нынче баснословных денег: жемчуг, бриллианты и сапфиры.
Золотой наконечник стрелы на длинной цепочке.
Два миниатюрных портрета, не утратившие за века яркости красок.
Письма, перевязанные выцветшей красной лентой.
Серебряная крысоловка с гравированной надписью, немного потемневшей от времени и грязи.
Позолоченный астрономический инструмент, достойный украшать стол императора.
Маленькая шкатулка, изготовленная колдуном из ветки рябинового дерева.
Коллекция старинных предметов не была обширной, но их значимость превосходила сотни старинных безделушек. Эти предметы являлись своеобразной летописью восьми месяцев, проведенных нами в прошлом.
Дрожащей рукой я взяла со стола и открыла записную книжку. Мэтью подарил мне ее вскоре после нашего появления в Вудстоке поздней осенью 1590 года. Тогда ее переплет был новеньким, а страницы – белыми. За века он успел покрыться пятнами, да и бумага пожелтела. В прошлом, покидая Олд-Лодж, я спрятала книжку на верхней полке кабинета Мэтью, служившего и библиотекой. Однако экслибрис, помещенный внутри, сообщал, что нынче моя книжка принадлежит какой-то библиотеке в Севилье. На форзаце значилось: «Manuscrito Gonçalves 4890». Кто-то (наверняка это был Галлоглас) вырвал самый первый лист. Помнится, я тогда пыталась освоить гусиное перо, выводя свое имя и щедро ставя кляксы. Чернила просочились и на соседний лист, однако список монет Елизаветинской эпохи, имевших хождение в 1590 году, был вполне читабельным.
Я перелистала другие страницы. Улыбнулась рецепту снадобья от головной боли. Я училась его готовить, делая напрасные попытки стать настоящей женой Елизаветинской эпохи. Короткие записи о повседневных событиях пробудили сладостные и одновременно грустные воспоминания о Школе ночи. Часть страниц я заполнила описанием каждого из двенадцати знаков зодиака. Там было еще несколько рецептов, а в конце – список вещей для нашего путешествия в Сет-Тур. Я услышала тихий мелодичный звон: прошлое и настоящее соединились. В углах холодного камина едва заметно мерцали голубые и янтарные нити.
– Как эта книжка оказалась здесь? – спросила я, стараясь не выпадать из настоящего.
– Давным-давно мастер Галлоглас отдал ее дону Фернандо. Когда дон Фернандо в мае приехал сюда, он попросил вручить книжку вам.
– Чудо, что все эти предметы дожили до наших дней. И как тебе удавалось столько лет прятать их от меня?
Мэтью взял со стола серебряную крысоловку. Помнится, он поддразнивал меня, когда я заказала крысоловку одному из лучших часовых мастеров Лондона, который дорого брал за свою работу. Мною тогда двигало желание переловить всех крыс, разгуливающих по чердаку нашего дома в Блэкфрайерсе. Месье Валлен сделал крысоловку в виде кошки, у которой двигались уши, а на носу сидела крошечная мышь. Мэтью намеренно нажал пружину, и острые кошачьи зубы вонзились в его палец.