— Я думаю, с некоторыми детьми такое бывает. Те, кто скрытен по природе, просто не хотят, чтобы на них обращали внимание. Но в один прекрасный день все, что они скрывали, прорвется наружу, и вы не будете знать, куда деваться от бесконечной болтовни. — Сама я знала об этом очень немного, только то, что помнила из рассказов Джамби о ее собственном ребенке. Однако мне казалось, что я обязательно должна что-то сказать. Потому что на самом-то деле я думала, что моим родителям в их возрасте не следовало заводить ребенка.
— Ты ведь моя большая девочка? — Отец усадил Нарйу на плечи. — Пойдем домой, Йалин.
Нарйа уцепилась за его скудный такелаж, словно управляя движением судна с вершины мачты.
Напрасно мечтала я качать свою сестренку на коленях! Напрасно надеялась, посмотрев ей в глаза, что нашла родную душу! Как только Нарйа увидела, что я поселилась в доме, она начала старательно меня избегать. Думаю, что она просто ревновала. Должно быть, она подумала, что я, появившись неизвестно откуда, решила встать между ней и ее родителями. Нет, она не закатывала скандалы и не плакала. Она не приставала ко всем и не путалась под ногами. Напротив! Она просто от всего отстранилась, насколько это возможно для маленького ребенка. Сначала меня это удивляло, но потом я разгадала ее игру — до чего же она была хитрым ребенком! Отец и мать беспокоились, что Нарйа была замкнутой, малоподвижной и не говорила. И тут появилась я. Отлично! Теперь Нарйа стала вдвойне более замкнутой, чтобы заставить их беспокоиться еще больше и отвлечь от какой-то чужачки их любовь и заботу.
Ее план сработал отлично. Видимо, она была не столько отсталой, сколько себе на уме. Она умела манипулировать людьми. Она уже уяснила самый, наверное, тонкий ход в игре, которая называется жизнью: хочешь победить — умей выжидать. Научись править, уступая. Брать свое, не показывая вида; никому и ничего не говорить. Она выиграет особый приз, если будет тщательно ограничивать свое питание. Поскольку родителям изредка преподносились дары в виде ее самой, ей удалось их убедить, что она и В самом деле их сокровище, их радость.
Вот как я все это видела в те редкие случаи, когда вообще видела Нарйу.
Чтоб ей провалиться!
Я уже рассказала матери и отцу о своих странствиях, хотя о своих чувствах распространялась меньше, чем в книге. Как странно, что свои самые сокровенные мысли я спокойно излагала на страницах книги перед всеми, кто будет ее читать, но доверить то же самое своим родителям не смогла! Впрочем, если подумать, это можно было объяснить. Все, о чем я писала, для моих родителей было выше их понимания. Я попадала в такие ситуации, что они даже не понимали, о чем идет речь, — ну все равно что сказать умирающему от голода: «Вы хотите на ужин баранину или жареную рыбу?» Поэтому, рассказывая о своих похождениях, я старалась описывать их как можно проще, не вдаваясь в подробности. Но даже тогда возникали моменты, когда у меня просто руки опускались. («А что это за Божественный разум, который пришел из Игема? — Нет, нет, это называется Идем. И Божественный разум оттуда не приходил, это мы когда-то пришли оттуда. — А при чем тут Червь? — Но я же только что вам об этом сказала!» — И так далее.)
Среди всех событий особое место занимала, конечно, судьба брата Капси, подвергнутого пыткам и живьем сожженного на костре… Рассказывать об этом было труднее всего. Прежде всего потому, что, как мне казалось, я все время идиотски улыбалась. Я просто не знала, какое выражение придать лицу.
Родители восприняли это известие с подобающим достоинством. Выслушав мой рассказ, отец торжественно произнес: «Мы должны быть благодарны мужчинам Джангали за то, что подобные ужасы больше не повторятся. Война пошла нам на пользу, ты не находишь?»
Нет, война не пошла нам на пользу. Сколько человеческих судеб она сломала. Я сама дошла до того, что чуть не приказала пытать человека. А что говорить о западных, чья жизнь со всей ее жестокостью потекла как и прежде? С той только разницей, что теперь мы о ней кое-то знали. А как быть с сотней других вещей, — например, космической войной между Божественным разумом и Червем? Нерешенные проблемы остались повсюду. Послевоенный мир стал похож скорее на клубок шерсти, разодранный котенком, чем на аккуратно починенную одежду! Мои родители не понимали этих проблем, а я понимала. Я молча кивнула и уставилась в пол; они приняли это за согласие.
А я думала: а кто вот так однажды посмотрит на меня, когда я стану старше, и будет знать, что я чего-то не понимаю, а потом опустит глаза, замолчит и потеряет ко мне интерес?