— Марко!
— Добро пожаловать, дружище, как раньше, теперь и на тысячу лет вперед — добро пожаловать, Мигель Витт! А это, видится мне…
— Юджин, Эверард и Хьюго. Уверен, вы другу понравитесь.
Марко охотно кивнул и распахнул дверь в свой дом. Там, в прохладном окружении каменных стен, приятно пахло пчелиным воском, свежим пергаментом и еще чем-то, что никак не удавалось уловить и узнать. По стенам были расставлены деревянные шкафы для книг, на некоторых полках покоились какие-то неизвестные механизмы и модели невиданных никогда вещей. Пространство, не занятое полками и развешанными предметами, занимали пожелтевшие от времени и совсем новые, с блестящими четкими чернильными линиями, выведенными твердой рукой.
— Ты не был у меня… Дай-ка припомню, кажется, с позапрошлой осени! Тогда еще снега все никак не могли дождаться, а ты смеялся и говорил, что я не бегаю по крышам, раз скучаю по этой белой заразе! — Марко рассмеялся тихим прерывистым смехом, отвязывая фартук и кидая его куда-то под стол. Он болтал, не давая гостям вставить и слова: вспоминал прошлые года, пересказывал последние новости, хвастался какими-то книгами и прочитанными трудами… Друзья не успели оглянуться, как их усадили за второпях одним размашистым движением освобожденный от разложенных свитков стол, как на чистое душистое дерево с радующим душу стуком поставили пять деревянных бокалов тонкой работы, с резьбой и инициалами мастера — добротная, недешевая посуда, не в пример трактирной — и в них с приятным звуком и блеском полилось ароматное вино. Путники с веселым недоумением смотрели на гостеприимного ученого, а тот только с заговорщическим видом подмигивал им да посмеивался, все не переставая болтать.
Наконец хозяин сделал паузу, чтобы отдышаться, и Мигель, усмехнувшись, воспользовался моментом.
— Марко, старый друг мой, помнишь тот трактат о сравнении «принципа твёрдости» с экспериментами господина Эралла, который я одалживал у тебя в прошлый раз?
Лицо ученого на мгновение приняло отрешенное выражение лица, и тут же осветилось восторгом понимания.
— О, та замечательная работа о свойстве металлов и твердости соли! Ты тогда сказал, что я слишком увлекся пространными размышлениями о сути явления и никак не переходил к натуральной его составляющей, и внес свои правки. Я разобрал их на досуге — между прочим, очень дельные замечания, (за них я должен тебя поблагодарить, так как почти все уже включил в свою работу), но я добавил и еще кто-что, что ты даже и не предполагал! Сейчас, взгляни, и ты будешь поражен тем, что открывается людям в этих формулах! — Марко вскочил, ногой пододвинул свой стул к одной из полок и, проворно забравшись на него, вытащил откуда-то сверху аккуратно переплетенные листы бумаги. При этом в воздухе не закружилось ни пылинки.
Мигель составил бокалы и тарелки на край стола, потер руки и развязал веревочку на срезе томика. Его друг, влюбленный в науку ученый, романтик исследований и знаний, тут же присел рядом, повернул работу к свету и уже приготовил чистые листы для правок и замечаний.
— Марко, тут вот… Ты мог сократить четыре строки в три, просто убрав…
— Да нет, посмотри: если вычеркнуть это здесь, то дальше, когда переходишь к другим последовательностям, приходится снова все раскладывать, но на этот раз в две строчки, а не одну, как было!
— Верно, ты прав, а я поторопился. Мне нравится, как ты размышляешь!.. Как ловко! Вот тут, черт возьми, мне это нравится. Осверин нашел кое-что для тебя в нашей библиотеке и передал с Реино, вместе с документами. Вот, гляди.
Марко был счастлив.
А Эв наклонился к застывшему в удивлении Хьюго и шепотом, чтобы не помешать научным рассуждениям, проговорил ему на ухо, еще и ткнув рыжего локтем.
— Какими могут быть простые наемники, если присмотреться поближе.
Вор потянулся к графину и помотал головой.
— Совсем не простые, совсем! Раз уж на то пошло, в обычаях ли благородных лордов бродить по дорогам с мечами за спиной?..
Юджин протянул другу свой бокал, и тот налил и ему тоже. Маг, монах и воришка оказались там, куда не захаживали в обыкновенные дни — среди причудливых моделей, двигавшихся без остановки целыми неделями, среди исследований мира, не покидая комнаты, среди понятий и формул, созданных ради самих теоретических понятий. Они не могли бы дополнять чужие научные трактаты или написать свои, но нашли многое и для себя в этом мире ненастоящих слов.
Юджин, спросив позволения у хозяина молчаливым поворотом головы, с искренним удовольствием набрал с десяток фолиантов, которые не смог бы унести без магии, и, улыбаясь своей спокойной улыбкой, применил заклинание левитации предметов и перенес их поближе к огромному креслу, в котором внезапно страшно захотел провести остаток дня.
Хьюго игрался с моделями вечного движения, которые двигались никакую не вечность, а несколько недель, если повезет, и ходил вдоль стен, восторженно рассматривая коллекцию гостеприимного Марко.
Эверард же занялся тем, что должно было ему непременно пригодиться: подсел к окну и развернул украденную из тайника карту…
Обойдя собрание ученого несколько раз, вор почувствовал, как в спину ему ткнулся легкий импульс от мага. Юдж поманил его рукой и кивнул в одну из разложенных на коленях раскрытых книг — и Хьюго следом за ним окунулся в мир пергамента, чернил и книжной пыли.
На столе у Мигеля и Марко один свиток сменял другой. Старые друзья спорили, брались что-то друг другу доказывать, потом радостно чиркали по бумаге, записывая результат. Это был один из самых тихих вечеров, которые проводил квартет, и, пожалуй, так им необходимый. Иногда блаженством бывает смена шума и суеты на тишину в неприметном домике гениального ученого.
Они сидели так до темноты, а потом зажгли свечи. Книги отложили в стороны, снова сели вокруг стола — и смеялись до слез, а потом чуть не плакали, и Марко недоумевал, когда квартет начинал говорить о чем-то своем, ими одними пережитом, и смущенно просил объяснить и ему. Тогда друзья рассказывали, и смеялись уже все вместе. Несколько раз со стола убирали и возвращали обратно посуду, чтобы раскатать огромную карту или чертеж машины, призванной нести человека в небо. В неровном свете свечей плясали оранжевые тени, и тогда со всех сторон слышалось «маг, дружище, посвети!», и, когда становилось светло, как днем, все в один голос испускали восторженный вздох. «Я тоже постиг немного магии! Постой, у меня тут налажено кое-что…» — и камин зажигался сам собой, стоило хитроумному ученому повести рукой: никакого колдовства, только тонкие ниточки и рычажки.
Он пообещал закончить для друзей схему, которую задумал много лет назад — удивительную конструкцию, способную закрыть Грань раз и навсегда при объединенных усилиях колдовства и благословения богов — через несколько суток. Он собирался работать дни и ночи подряд. Он загорелся этой идеей, загорелся желанием сделать что-то, что стало бы настоящим, а не уснуло в стопке таких же безмолвных листов на деревянных полках вдоль стен. И квартет поверил, что решение будет найдено. Грань замкнется, демоны обессилят, и в Обитаемых землях и на Островах снова станет тихо и спокойно.
Один за другим путники отходили ко сну. Хотя Марко и предложил каждому комнату, Юджин заснул прямо в полюбившемся ему кресле, облокотившись на сваленные тут же дорожные плащи. Хьюго сложил голову на руки и так и прикорнул прямо за столом, а монах, файтер и гостеприимный хозяин беззлобно посмеялись и приглушили голоса.
Марко оставил гостей и поднялся в свою спальню глубоко за полночь, и, когда он уходил, Мигель и Эв сидели с бокалами вина и вполголоса говорили о чем-то. Тут клирик фыркнул, поставил свой бокал на стол и, посмеиваясь, что-то сказал другу — а тот хмыкнул и закивал. Ученый с улыбкой вздохнул и закрыл за собой дверь: он был спокоен за путников.
Им не приходилось говорить об этом, но славный собеседник, лорд Витт, появлялся у Марко нечасто. Всегда, когда он наведывался в каменный домик недалеко от набережной, ему грозила какая-то опасность, и благообразный человек без возраста охотно давал ему время для «вдоха, выдоха и, иногда, еще одного вдоха между этим безумием», как он сам любил говорить.