— Они что, никогда не видели путников? — без тени раздражения спросил Юджин так, как спрашивал бы дорогу к рынку.
— Видели, — Эв снова, по начавшей было забываться привычке натянул капюшон пониже на лицо, скрывая темные приметные полосы печатей экзорциста, — потому и только смотрят, а не хватаются за вилы.
Вор с боязливой усмешкой заозирался в поисках дерева и, не найдя его, с преувеличенно полным трагизма вздохом легонько постучал себя по лбу. Друзья больше не видели глаз монаха, но они легко представили едкий и насмешливый, полный золота взгляд.
В деревеньке даже нашелся трактир, когда-то явно наспех переделанный из обжитого дома, да так и брошенного почему-то в навечно временном виде. Четверо путников долго не могли дозваться хозяина, а когда тот вышел, то едва удержались от вздоха то ли разочарования, то ли уныния — сутулый лысенький мужичок с недалеким лицом и в целом вороватым видом. Деревенский трактирщик навевал на них печаль и боль в пояснице. Но двух мелких монет хватило уплатить и за ужин, и за комнаты на одну ночь, и вся неприязнь к хозяину если и не растаяла, то на время, конечно, смолкла. Лениво поданный ужин, впрочем, ситуацию нисколько не поправил, а только усугубил. Неприязнь снова начала пробуждаться, зашевелилась и заворочалась, набирая силу. Поданный добрым путникам начавший черстветь хлеб с непозволительно старым салом с прогорклым привкусом выдавал раздражающую скупость, но не было ни сил, ни желания ругаться сейчас с плешивеньким трактирщиком, и потому друзья только покачали головами и поднялись к себе в комнаты. Еще и закрывая замок, Хьюго со вздохом неодобрительно покачал головой, мол, куда это годится, даже самому стыдно. Так что, деревня деревней, а монах на всякий случай прочертил линию защиты благословением на сомнительной чистоты полу, прежде чем скинуть плащ и прислонить к стене ножны с вороным клинком.
Наемник стянул сапоги, из-за слоя пыли на которых нельзя было разглядеть, сколько они стоят на самом деле.
— Слушай, Эв, — он подпер щеку кулаком, — тебе ведь здесь не нравится, да?
И без того хмурый монах едва не расхохотался.
— Не нравится?! Говоришь, не нравится? Да кому может такое понравиться, скажи мне на милость. Тут же не мыли полы со времен воцарения династии Эрионов.
— Мыть то не мыли, но ты ведь не только местный постоялый двор так не любишь, — Мигель прищурился, придавая словам многозначительность, но клирик раскусил его блеф: знать об этом больше, чем сказал, файтер никак не мог.
Если бы не возникшая без предупреждения в дверях рыжая голова воришки, (файтер был готов поклясться, что, когда они заходили, дверь, не только что не издавшая ни звука, противно скрипела), то Эверард бы как-нибудь отбился от расспросов. Теперь же, когда следом за донельзя довольным Хьюго и маг протиснулся в комнату, пришлось кривиться, но рассказывать.
— Эта деревня и еще несколько, если ехать дальше от моря, когда-то давно отказались от благословения богов и их служителей, — монах выглядел раздраженным даже больше, чем обычно, — а когда их спросили, кто же будет защищать их вместо высших сил, местные просто ушли от ответа. Наши люди пытались узнать об этом больше, если случалось проезжать мимо или где-нибудь тут работать…
— Разве не верить в богов — преступление?
— Не верить можно, конечно, — Эв наградил вора колким взглядом за то, что тот прервал его, и продолжил говорить подчеркнуто спокойно и мягко, как некоторые люди, умеющие владеть собой, сдерживают недовольство, — такое даже часто встречается, если земли вокруг уже несколько поколений мирные, а земля богата на урожай и бедна на магию. Но здесь же, наоборот, ослабевает защита наших королевства и еще не начинается — Фаскана. Тут может быть… неспокойно. Ну вы должны знать.
Мигель закивал. Перехватив взгляд клирика и уловив намеренную паузу в его словах, он добавил:
— В паре дней пути на северо-запад уже начинается заброшенный ларронский тракт. Там обычно ни души, но если кто и встретится, хорошо бы помнить, что ездят по нему в основном только контрабандисты и их охрана.
— И нищие, — вставил Хьюго. В ответ на вопросительные взгляды он хихикнул, — нищие, после того, как столкнулись с какими-то местными шайками грабителей. Хорошо еще, если живые.
— Это люди Миерис?..
— Ага, конечно! Оборванные голодранцы, которых ни прибить, ни взять в общую долю! Сюда не едут, чтобы грабить, а грабят, если оказываются здесь, — рыжий вор был полон гнева праведника. Или профессионала — как посмотреть.
— Ну, значит с ними нам Хью не поможет, — наемник кивнул, как бы убедившись в своих догадках.
Монах кашлянул, привлекая к себе внимание и призывая вернуться к основной теме разговора, раз уж он состоялся. Мигель и Хьюго деловито повернулись к другу, а огненный маг и вовсе отмалчивался по своему обыкновению, развлечения и практики ради то поднимаясь на ладонь над полом, то снова плавно опускаясь обратно.
Где-то уже не так далеко раздался гром. Гроза подобралась к деревне совсем близко, за окном потемнело, и от ясного неба остался только неровный уголок на юго-востоке. А в воздухе все еще висела застывшая тишина предвкушения — вот-вот порвется, рассыпется, и ринется на землю всесильная стихия. Духота уже начала отступать.
Юджин тихо встал и решительно распахнул хлипкое окошко настежь. Клирик продолжал:
— В общем, земли тут не из райских. И ладно, что в богов не верят — можно верить в силу меча и топора, в королевских солдат или магов. Но ни того, ни другого, ни третьего здесь не было и не будет. Если бы эти люди полагались на что-то в этом роде, они сказали бы без всяких заминок. Ничего ведь не стоит признаться, что деревне помогает маг или отряд крепких ребят с вилами — за такое только похвалят, да отстанут, — Эверард обвел друзей взглядом, оценивая, стоит ли внимание слушателей его стараний. Результат его на удивление удовлетворил, и клирик, позволив себе тень улыбки, почему-то получившейся мрачной, заговорил снова: — служители богов, вроде меня, иногда бывают тут проездом. Слушают, что говорят люди, слушают свои ощущения и божественные знаки. Вот и заработали эти места какое-то нехорошее, настороженное отношение. В последнее время вообще нашли то ли ведьму, то ли магичку: мол, колдует лесной силой, мудростью древних, ест по ночам неверных мужей и прикосновением отращивает лошадям пятую ногу из лбов…
Служитель богов закончил ворчливо и едко, сложил руки на груди и демонстративно фыркнул. Хьюго рассмеялся, испортив момент, а наемник криво ухмыльнулся и громким шепотом спросил, что еще она отращивает наложением рук?
Дружный хохот раздался почти одновременно со стуком первых дождевых капель, и от этого продлился даже дольше, чем вынуждает хорошая шутка. Было как-то легче беззаботно смеяться, держась руками поперек живота или бессильно хлопая ладонями по коленям, когда в распахнутое окно рвется наконец получившая свободу буря. Свежесть пришла так внезапно, что закружились головы. Казалось, что даже краски тут же прояснились, сделались насыщеннее и чище. С уходом, нет, с постыдным бегством предгрозовой духоты родной дорожный дух снова оказался рядом.
Квартет провел спокойную, но по-летнему короткую ночь под непрерывный бешеный стук дождя, безумство потоков воды и, уже под утро, почему-то чью-то далекую бессонную песню. Впрочем, отдохнули они хорошо — отдых под крышей, пусть и сомнительно крепкой, все же восстанавливает силы лучше сна на жесткой земле. Да и завтрак был не в пример лучше ужина — хотя бы хлеб перед путниками был свежий, еще теплый после печи, а сыр по-деревенски вкусным. Непогода все еще свирепствовала над этой частью королевства, но буря сменилась просто проливным дождем. Вода стояла на дороге и достигала уже второй ступеньки трактирного крыльца, а ливню ни конца ни края не было видно.