ОЛЬГА ТОКАРЧУК
КНИГИ ИАКОВОВЫ
или
ВЕЛИКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
через семь границ,
пять языков
и три крупные религии,
не считая малых иных.
Рассказанное УПОКОИВШИМИСЯ,
ну а Автором дополненное по методике
КОНЬЕКТУРЫ,
из множества различных КНИГ
зачерпнутое, а так же вспомоществленное
ВООБРАЖЕНИЕМ, которое является
величайшим естественным ДАРОМ человека.
Умным ради Памяти, землякам ради Размышлений,
Невежам ради Науки,
Меланхоликам же ради Развлечения.
© Wydawnictwo Literackie, Kraków 2014
Перевод: Марченко Владимир Борисович, 2021
Моим родителям
ПРОЛОГ
Проглоченная бумажка останавливается в гортани где-то поблизости сердца и намокает слюной. Черные, специально приготовленные чернила постепенно расплываются, и буквы теряют свой вид. В человеческом теле слово растрескивается надвое, на субстанцию и на суть. В то время, как первая исчезает, вторая, оставаясь без формы, позволяет всосать себя тканям тела, поскольку суть неустанно ведет поиски материального носителя; даже если это и должно стать причиной множества несчастий.
Йента пробуждается, а ведь была она уже почти что мертвая. И теперь-то явно чувствует это: словно боль, словно речное течение, словно вибрации, напор, движение.
Куда-то возле сердца возвращается деликатная дрожь, сердце бьется слабо, но равномерно, зная свое. В высохшую и костлявую грудь Йенты вновь втекает тепло. Йента мигает глазами и с трудом поднимает веки. Она видит наклонившееся над нею обеспокоенное лицо Элиши Шора. Йента пытается улыбнуться ему, но уж в такой степени собственным лицом не владеет. У Элиши Шора брови стянуты, он глядит на Йенту с претензией. Его губы шевелятся, но до ушей женщины не доносится ни малейшего звука. Откуда-то появляются руки – огромные ладони старого Шора, которые тянутся к шее Йенты, после чего вползают под рядно. Шор неуклюже пытается повернуть бессильное тело на бок и глянуть под него, на простынь. Нет, Йента не чувствует его усилий, чувствуя лишь тепло и присутствие бородатого вспотевшего мужчины.
А потом совершенно неожиданно, как бы по причине некоего удара, Йента глядит на все сверху – на себя саму и на лысеющую макушку головы Шора, потому что в ходе борьбы с ее телом, с нее упала шапка.
И с тех пор так оно уже и остается – Йента видит все.
I. КНИГА ТУМАНА
1
1752, Рогатин
Уже конец октября, раннее утро. Ксендз декан стоит на крыльце своего дома, дома приходского священника. Он привык вставать на рассвете, но на сей раз чувствует себя полусонным, и даже не знает, как здесь очутился – сам, перед лицом моря тумана. Не помнит он, ни как поднялся, ни как оделся, не помнит даже, а ел ли уже. Ксендз с изумлением глядит на свои солидные сапоги, что выглядывают из-под сутаны, и на уже несколько потертые полы выцветшего шерстяного пальто, и на перчатки, которые держит в ладони. Он натягивает левую; изнутри та кажется теплой и замечательно лежит на руке, как будто бы ладонь и перчатка были знакомы уже много лет. Он облегченно вздыхает. Касается перевешенной через плечо сумки, механически ощупывает прямоугольные канты, твердые, утолщенные, словно шрамы под кожей, и очень нескоро вспоминает, а что же находится внутри – тяжелые, знакомые, приятные формы. Нечто хорошее, нечто такое, что привело его сюда, какие-то слова, какие-то знаки – и все это имеет глубинную связь с его жизнью. О да, ксендз уже знает, что там находится, и осознание этого постепенно начинает разогревать ему тело, а туман по той же причине делается как будто более прозрачным. За ним темное отверстие двери, одна створка замкнута, скорее всего, уже должны были настать холода, быть может, заморозки уже побили сливы в саду. Над дверью нечеткая надпись – сам он видит ее, не глядя, потому что знает, что там написано, ибо сам заказал сделать ее там; два ремесленника из Подгаец резали буквы в дереве целую неделю, он приказал, чтобы те были украшенными:
СЕГОДНЯ ЧТО БЫЛО, ЗАВТРА В ТУМАНЕ.
ЧТО УБЕЖАЛО, УЖЕ НЕ ДОГОИЮ[1]
В слове "догоню", что сильно раздражает ксендза, буква "N" написана наоборот, словно свое зеркальное отражение.