- Да как ты смеешь спрашивать, зачем мы покинули наш край, ты, гнида малая?!
Владелец кассы отпрянул, перепуганный таким тоном, но не отвечал, впрочем, ему и не было как, поскольку Иаков склонился над ним и продолжил таким же криком:
- А зачем патриарх Иаков вышел из своей страны и отправился в Египет?! Ведь по этой причине появилась Пасха! Если бы он остался в своей стране, не было бы у тебя, оборванец, праздника, а мы не нуждались бы в праздничной пасхе!
Сидящий в этой кассе настолько перепугался, что сразу же дал нам несколько левов[71] и, вежливо извинившись, провел нас до самых дверей.
И, может, хорошо случилось, потому что голод и недостатки той зимы каким-то образом собрали и обострили нам чувства. Но не было такой силы, которая смогла бы погасить пламя Иакова. Он – как оказалось во множестве ситуаций – даже в самых наихудших ситуациях умел сиять словно драгоценный камень. Даже в лохмотьях, когда мы выпрашивали милостыню, от него исходило достоинство, и всякий, кто с ним встречался, знал, что имеет дело с кем-то необыкновенным. И боялся его. Странно, но в этой нищете, вместо того, чтобы исчезнуть с лица земли, мы начали как-то справляться. И было так, словно бы мы в ту нищету, в те холод и болезни перебрались. И, в особенности, Иаков – озябший и оборванный, он пробуждал еще большее сочувствие, но и большее уважение, чем самодовольный и богатый хахам.
И вновь случилось чудо: слава Иакова настолько разошлась по Салоникам, что появились те самые правоверные от Конио и теперь пытались нашего Иакова перекупить. Они хотели дать ему много денег, чтобы он либо присоединился к ним, либо убирался из города.
- Сейчас только приходите?! – с горечью крикнул он им. – Поцелуйте себя в задницу. Теперь уже поздно.
В конце концов, враждебность против нам выросла настолько сильно, что Иаков перестал спать дома. А случилось это после того, как он положил в свою кровать одного грека, который желал торговать с нами камнями. Сам он лег спать в кухне, во всяком случае, так всем рассказывал. Я же хорошо знал, что он отправился к одной вдове, которая частенько уделяла ему и денежной помощи и собственного тела. Ночью кто-то вломился в дом и грека под одеялом заколол стилетом. Убийца исчез, словно тень.
Это событие так перепугало Иакова, что на какое-то время он убрался из Салоник в Лариссу, мы же делали вид, будто бы он находится у себя. Когда он вернулся в первую же ночь на него устроили засаду.
С тех пор Иаков всякую ночь спал где-то в ином месте, мы же начали опасаться за жизнь и здоровье всех нас. Выхода не было, мы надумали покинуть Салоники и возвращаться в Смирну, оставляя этот город во власти зла. Самое худшее, что это были свои, только желавшие Иакову всего наихудшего. Теперь и сам он не упоминал о них добрым словом и презирал их. Он говорил о неприятелях, что те обабились, а из всего, чего учил их Барухия, у них осталась только любовь к содомии.
КРОХИ.
О салоникском проклятии и том, как Иаков линял
Как только мы приняли решение о бегстве из Салоник и уже начали готовиться к дороге, Иаков неожиданно заболел. Тело его в один день покрылось язвами; кожа сходила с него кровавыми кусками, а он выл от боли. Это какая же болезнь нападает столь неожиданно, столь быстро и принимает такие вот симптомы? Первое, что каждому приходило в голову, что то было проклятие или сглаз. И сам Иаков в это верил. Кониозос (сторонники Конио), должно быть, наняли какого-то колдуна, хотя и между ними самими имелись неплохие чернокнижники, и тот проклял соперника их учителя.
Поначалу реб Мордке сам прикладывал пластыри, обвязывал Иакова амулетами, которые самостоятельно изготовил, бормоча заклятия. Еще набивал ему трубку темной смолой, поскольку ее курение усмиряло боль. Но потом, беспомощный в отношении страданий своего любимого Иакова, вызвал он некую женщину, старую и трясущуюся, самую лучшую целительницу во всей округе. О ней говорили, что это колдунья, весьма знаменитая, из тех фессалоникских ведьм, что веками живут под городом, и которые умеют исчезать. Та помазала раны Иакова вонючей жидкостью, который щипал и жег, так что крики Иакова слышали, наверное, по всему городу. Она пробормотала над стонущим от боли Иаковом какие-то заклятия на языке, которого не распознавал, настолько был он странным. Целительница хлопала Иакова по ягодицам, словно мальчишку, а под конец не пожелала взять никаких денег, поскольку говорила, что никакая то не болезнь, только что Иаков линяет. Словно змея.
71
Имеется несколько "львов". Молдавский лев (лей) и румынский лев (лей) ведут свое начало от нидерландского "leeuwendaalder", который ходил на Балканах в XVII веке. Поскольку на этой монете был изображен лев, местное население стало именовать эту валюту "львом" (leu, lei). Так и прижилось это название; в конце XIX века официальная валюта Румынии была названа "львом" (в Болгарии – лев, в Румынии – лей). Странно лишь то, что в находящихся тогда под турками греческих Салониках ходит валашский лев – лей?