Старушка маленькая и худая, словно старая курица, а тело у нее легкое. Выпуклая птичья грудная клетка поднимается и опадает быстро, словно у ребенка. Полуоткрытый рот, обтянутый узенькими губами, западает вовнутрь. Но темные глаза внимательно следят за движениями медика. Когда, выгнав из комнаты всех любопытных, он поднимает одеяло, то видит все ее тело, величиной с ребенка, и костлявые руки с кучей шнурочков и ремешков. Старушку по шею окутали волчьими шкурами. Здесь верят, будто бы волчий мех греет и возвращает силы.
Ну вот как можно было тащить с собой эту старушонку, которой и жить осталось всего ничего, размышляет Ашер. Она похожа на старый, засохший гриб; у нее коричневое, поморщенное лицо, а свет от сечей еще сильнее и более жестоко вырезает его, постепенно оно вообще перестает походить на человеческое. У Ашера создается впечатление, что через мгновение ее нельзя будет отличить от творений природы: древесной коры, шершавого камня и суковатого дерева.
Заметно, что старушку окружили здесь хорошей опекой. В конце концов, как сказал Ашеру Элиша Шор, отец Йенте и дед Элиши Шора, Залман Нафтали Шор, тот самый, который написал знаменитую книгу "Тевуат Шор", были братьями. Так что нечего удивляться тому, что и она приехала на свадьбу родича, раз здесь будут кузены из Моравии и далекого Люблина. Ашер присаживается возле низкой кровати и сразу же чувствует запах соли в людском поту и – тут он на миг задумывается, подыскивая наиболее правильное определение – ребенка. В ее возрасте у людей появляется тот же запах, который имеют дети. Медик знает, что у женщины ничего особенного и нет, она попросту умирает. Тем не менее, он тщательно обследует женщину и ничего, кроме старости, не досматривает. Сердце у нее бьется неровно и слабенько, словно бы устало; кожа у нее чистая, хотя тонкая и высохшая, словно пергамент. Глаза стеклянистые и запавшие. То же самое и виски, а это признак близящейся смерти. Из-под слегка расстегнутой под шеей сорочки видны какие-то шнурки и сложные узелки. Врач касается ее стиснутого кулачка, тот на мгловение сопротивляется, но затем, словно устыженный, расцветает, словно высохшая пустынная роза. На ладони лежит кусок шелковой тряпицы, плотно покрытый знаками: 
Ашеру кажется, что старушка улыбается ему беззубыми деснами, а ее темные, подобные колодцам глаза отражают огни свечей, и опять ему кажется, будто это отражение бежит к нему издалека, из каких-то неизведанных глубин, помещающихся в человеке.
- И что с ней? – спрашивает у Рубина Элиша, который неожиданно появляется в темной комнатке.
Ашер неспешно поднимается, глядит на обеспокоенное лицо хозяина.
- А что должно быть. Она умирает. Свадьбы не дождется.
При этом Ашер Рубин строит мину, говорящую сама за себя. Ну зачем было везти ее сюда в таком состоянии?
Элиша Щор хватает доктора за локоть и отводит в сторону.
- У тебя есть свои методы, нам не ведомые. Помоги нам, Ашер. Мясо уже порублено, морковь почищена. В мисках мочится изюм, женщины чистят карпов. Видел, сколько гостей?
- У нее едва бьется сердце, - отвечает Рубин. – Тут я ничего поделать не могу. Не нужно было забирать ее в поездку.
Он осторожно освобождает локоть из захвата Элиши Шора и направляется к выходу.
Ашер Рубин считает, что большая часть людей – глупцы, и что как раз людская глупость привлекает в мир печаль. Это не грех и не та особенность, с которой человек нарождается на свет, а только неверный взгляд на свет, ошибочная оценка того, что видят глаза. В результате, люди отмечают все раздельно, каждую вещь в отрыве от всех остальных. Истинная мудрость – это искусство соединения всего со всем, и тогда появляется надлежащая форма вещей.
Ему тридцать пять лет, но выглядит гораздо старше. Последние годы привели к тому, что он сгорбился и совершенно поседел, а до того волосы его были цвета воронова крыла. С зубами тоже неприятности. Случается, в особенности, когда сыро, у него пухнут суставы на пальцах; человек он болезненный, постоянно следует за собой следить. Ему удалось избежать супркжества. Невеста его умерла, когда он находился на учебе. Девушку он практически и не знал, так что этот факт его особенно и не опечалил. Зато его оставили в покое.