Вздрогнув, он открыл глаза. Его мать исчезла. Вагон был пуст.
Сколько продолжался сон? Он не помнил, чтобы поезд останавливался на 4-й западной улице. Все еще полусонный, он поднялся и чуть не упал, когда поезд сильно качнуло. Состав сейчас мчался со всей допустимой скоростью. Вероятно, машинисту не терпелось поскорее очутиться дома, в постели с женой. Они во весь опор летели вперед, и это, признаться, было весьма жутковато.
Окно между вагонами закрывали шторы, которых (насколько он помнил) раньше не было. Кауфман окончательно пробудился, и в его мысли закралось смутное беспокойство. Он заподозрил, что спал чересчур долго и служащие метро просмотрели его. Быть может, они уже миновали «Фар Рокуэй» и теперь состав направлялся туда, где поезда оставляют на ночь.
— Вот ведь блядство, — вслух сказал он.
Может, стоит пройти в кабину и спросить машиниста? Вопрос получился бы совершенно идиотским «Простите, вы не скажете, где я нахожусь?» В лучшем случае он услышал бы в ответ поток ругани.
А затем состав начал, тормозить.
Какая-то станция. Да, станция. Поезд вынырнул из туннеля на грязный свет 4-й западной улицы. Стало быть, он не проспал ни одной станции.
Но где же сошел тот пацан?
Либо он проигнорировал предупреждение на стене, запрещающее переходить из вагона в вагон во время движения, либо прошел вперед, в кабину управления.
«А вот это вполне возможно, — скривив губы, подумал Кауфман, — Пристроился, наверное, между ног у машиниста..»
Такие вещи не были редкостью. Как-никак, это был Дворец Услад, и тут каждый имел право на свою долю темной любви.
Кауфман еще раз криво усмехнулся и пожал плечами. В конце концов, какое ему дело до того, куда делся тот пацан?
Двери закрылись. В поезд никто не сел Тронувшись со станции, состав резко начал набирать скорость, и лампы в вагоне снова замигали.
Кауфман прикрыл глаза, пытаясь снова погрузиться в сон, но ничего не вышло. Внутри его бурлил адреналин, а пальцы даже чуть покалывало от нервной энергии. Видимо, он немало испугался, подумав, что поезд мог увести его невесть куда.
Чувства тоже обострились.
Сквозь стук; и лязганье колес на стыках он вдруг услышал звук разрываемой ткани, донесшийся из второго вагона Там что, кто-то рвет на себе одежду?
Поднявшись, он ухватился за поручень, чтобы вдруг не упасть.
Окно между вагонами было полностью зашторено. Нахмурившись, Кауфман принялся вглядываться в него, словно бы надеясь, что его глаза неожиданно обретут свойства рентгеновского аппарата. Вагон бросало из стороны в сторону. Состав стремительно мчался вперед.
Снова треск материи.
Может, там творится изнасилование?
Зачарованный этой мыслью, он медленно двинулся в сторону разделяющей вагоны двери, надеясь отыскать в шторе какую-нибудь щелку. Его взгляд был все еще прикован к окну, поэтому он не заметил крови, растекшейся на полу.
Но вдруг…
Нога поскользнулась, и он опустил глаза. Его желудок опознал кровь раньше, чем мозг, и выдавленный судорожным спазмом комок теста с ветчиной мгновенно подкатил к горлу. Кровь. Сделав несколько судорожных глотков спертого воздуха, Кауфман снова перевел взгляд на окно.
Рассудок говорил: кровь. От этого слова было некуда деться.
От двери его отделяло не больше двух шагов. Он просто обязан был заглянуть туда На его ботинке была кровь, и узкая кровавая полоска тянулась в следующий вагон, но он должен был посмотреть туда.
Заглянуть за дверь.
Кауфман сделал еще два шага и начал исследовать окно, все еще надеясь отыскать в плотной шторе какую-нибудь щель — хотя бы микроскопическую прорезь от нити, случайно вытянутой из ткани. И наконец он нашел искомое — крошечную дырочку — и приник к ней глазом.
Сначала разум его наотрез отказывался воспринимать увиденное. Открывшееся зрелище представлялось какой-то нелепой, кошмарной галлюцинацией. Но если разум отвергал увиденное, то плоть утверждала обратное. Тело окаменело от ужаса. Глаз, не мигая, смотрел на тошнотворную сцену за шторой. Поезд, раскачиваясь, мчался дальше, а Кауфман все стоял перед разделяющей вагоны дверью, пока кровь не отхлынула от его конечностей и голова не закружилась от недостатка кислорода. Багровые вспышки замелькали перед его взором, затмевая картину содеянного злодейства.
А затем он потерял сознание.
Когда поезд прибыл на Джей-стрит, Кауфман все еще был без сознания, а поэтому он не слышал, как машинист объявил, что пассажиры, следующие дальше этой станции, должны пересесть в другой состав. Хотя услышь он подобное требование, то немало подивился бы ему. Ни один поезд не высаживал пассажиров на Джей-стрит; эта линия тянулась к Мотт-авеню, через Водный канал и мимо аэропорта Кеннеди. «Что же это за странный поезд?» — мог бы спросить он. Мог бы, если бы уже не знал. Истина находилась во втором вагоне. Она умело орудовала своими инструментами, довольно ухмыляясь себе под нос, а с кожаного фартука стекала кровь.