Лишь из слабого вуайеристического желания Кауфман пошел по раскачивающемуся вагону к тамбуру, надеясь, что в шторе есть прорезь или дырка. Он так сосредоточился на окне, что не заметил, как ступает по кровавым каплям. Пока…
…не поскользнулся. Посмотрел вниз. Желудок отреагировал на кровь быстрее мозга, и ветчина вместе с цельнозерновым хлебом сразу подступили к горлу. Кровь. Кауфман несколько раз судорожно вдохнул несвежего воздуха и отвернулся – снова уставился на окно.
Но в голове крутилось только одно: кровь. И ничто не могло заставить это слово исчезнуть.
До двери осталась от силы пара метров. Он должен был посмотреть. На ботинке виднелась кровь, тонкий красный след вел в соседний вагон, но Кауфман все равно должен был посмотреть.
Должен был.
Он сделал еще два шага вперед, осмотрел занавес, ища в нем хоть какой-то изъян: даже выдернутой из полотна нити хватило бы. Нашел крохотную дырочку. Кауфман приник к ней.
Разум отказался принять то, что за этой дверью увидели его глаза, отверг зрелище как нелепое, как нечто из сна. Рассудок говорил, что это не может быть реальным, но плоть все знала наверняка. Тело сковало от ужаса. Глаза Кауфмана не мигали, не могли скрыть ужасающую сцену за шторой. Поезд грохотал, а Леон все стоял у двери, и кровь отливала от его конечностей, а мозг метался в отсутствии кислорода. Перед глазами засверкали яркие вспышки света, скрыв бойню в соседнем вагоне.
А потом Кауфман потерял сознание.
Он лежал без сознания, когда поезд добрался до Джей-Стрит. Не слышал объявления машиниста о том, что все пассажиры, следующие дальше, должны пересесть на другой состав. Ведь если бы Кауфман услышал его, то усомнился бы в смысле таких действий. Никто не высаживал всех пассажиров на Джей-Стрит; линия шла на Мотт-Авеню через ипподром «Акведук», мимо аэропорта Кеннеди. Только, конечно, он уже все знал. Истина висела в соседнем вагоне. Она самодовольно улыбалась из-за окровавленного кольчужного фартука.
Это был Полночный поезд с мясом.
В глубоком обмороке времени не чувствуешь. Могли пройти секунды или часы, когда Кауфман открыл глаза, а его разум вновь заработал.
Он лежал под сидением, распростершись вдоль вибрирующей стены, скрытый от посторонних глаз. Судьба пока была на его стороне: каким-то образом раскачивающийся поезд закинул его бесчувственное тело с глаз долой.
Кауфман подумал об ужасе во втором вагоне и сглотнул подступившую рвоту. Он был один. Где бы не находился охранник (возможно, его убили), звать на помощь Кауфман не собирался. А машинист? Лежал мертвым в кабине? Может, поезд прямо сейчас мчался по какому-то неизвестному тоннелю, тоннелю без единой станции, прямо навстречу собственному разрушению?
И если даже впереди поезд не ждала катастрофа, оставался Мясник, который все еще разделывал людей, и отделяла его от Кауфмана лишь хлипкая дверь.
Куда бы он ни поворачивался, на двери было только одно слово: Смерть.
Шум оглушал, особенно человека, лежащего на полу. У Кауфмана тряслись зубы, а лицо онемело от вибрации; даже череп болел.
Постепенно он почувствовал, как сила проникает в усталые конечности. Осторожно растянул пальцы и сжал кулаки, чтобы возобновить циркуляцию крови.
И когда вернулись ощущения, вслед за ними снова пришла тошнота. Кауфман по-прежнему видел ужасающую жестокость, творившуюся в соседнем вагоне. Разумеется, раньше он смотрел на фотографии убийств, но сейчас все было по-другому. Он находился в одном поезде с Подземным мясником, чудовищем, которое подвешивало своих жертв, безволосых и обнаженных, за ноги к поручням.
Как быстро убийца откроет эту дверь и зарежет его самого? Кауфман был уверен, что если его не прикончит маньяк, то уж ожидание точно.
Он услышал, как за дверью кто-то двигается.
Инстинкт взял над ним верх. Кауфман забился еще дальше под сидение и свернулся крохотным калачиком, повернув мертвенно-бледное лицо к стене. Потом закрыл голову руками и зажмурился так крепко, как ребенок в ужасе перед монстром под кроватью.
Дверь, шурша, скользнула в сторону. Щелкнула. От рельсов взметнулся порыв ветра. Такого сильного запаха Кауфман еще никогда не чувствовал; и стало гораздо холоднее. Что-то первобытное ощущалось в воздухе, враждебное и непонятное. От этого аромата Кауфмана начала бить дрожь.
Дверь закрылась. Щелкнула.
Мясник был уже рядом, Кауфман знал об этом. Возможно, маньяк стоял буквально в нескольких сантиметрах.
Может, прямо сейчас он смотрел в спину Кауфмана? Прямо сейчас с ножом в руке наклонялся, чтобы вытащить Леона из укрытия, выковырять, как улитку из панциря?