И все же Йеттеринг был привязан к этому дому, и долгой ночью, и бесконечным днем, пока не доведет Джека Поло до безумия или все равно что безумия. Работенка надолго, если не навсегда. Да, были времена, когда даже психосоматическая лепра казалась приемлемым вариантом – лишь бы отказаться по инвалидности от этой невозможной миссии.
Джек Джей Поло, со своей стороны, продолжал пребывать в самом невинном неведении на свете. Он был таким всегда, его биографию усеивали жертвы наивности. О том, что ему изменяла покойная и оплакиваемая жена (по меньшей мере в двух таких случаях он при этом находился дома и смотрел телевизор), Джек узнал последним. А уж какие ему оставляли намеки! Даже слепой, глухой и тупой что-нибудь да заподозрил бы. Но не Джек. Он хлопотал по своим скучным делам и ни разу не заметил чужой запах одеколона или аномальную регулярность, с которой жена сменяла постельное белье.
Не больше интереса вызвало у него и признание младшей дочери Аманды в том, что она лесбиянка. В ответ он лишь вздохнул, слегка удивился и ответил:
– Ну, главное, постарайся не забеременеть, дорогая.
А потом удалился в сад – блаженный, как всегда.
И на что с таким человеком вообще могла надеяться фурия?
Для существа, приученного запускать шаловливые пальчики в раны человеческой психики, Поло представлял собой стеклянную поверхность, настолько лишенную каких бы то ни было отметин, что он отказывал злобе даже в малейшей поддержке.
События нисколько не задевали его идеальное безразличие. Жизненные катастрофы словно не оставляли на рассудке никаких шрамов. Когда он, наконец, узнал о неверности жены (застал любовников, когда они трахались в ванной), то так и не смог заставить себя почувствовать обиду или унижение.
– Бывает, – сказал он себе, попятившись из ванной, чтобы они закончили начатое.
– Que sera, sera.[1]
«Que sera, sera». Он бормотал эту чертову фразу с монотонной регулярностью. Джек как будто жил по этой философии фатализма, и любые нападки на его мужество, амбиции и достоинство стекали с его эго, как с гуся вода.
Йеттеринг слышал, как жена Поло призналась во всем мужу (фурия висела вверх ногами на люстре – как обычно, невидимая), и кривился при виде этой сцены. Вот смятенная грешница, так и напрашивающаяся, чтобы ее обвиняли, поносили, даже ударили, а вместо того чтобы подарить ей удовлетворение в виде своей ненависти, Поло просто пожал плечами и позволил ей высказаться, ни разу не перебив, пока она не облегчила совесть. Ушла из жизни она, в конце концов, больше из-за досады и тоски, чем из чувства вины; Йеттеринг слышал, как она жаловалась зеркалу в ванной на оскорбительное отсутствие праведного гнева со стороны мужа. Немного погодя она бросилась с балкона кинотеатра «Рокси».
В каком-то смысле ее самоубийство было удобным для фурии. Без жены и съехавших из дома дочек Йеттеринг мог планировать все более замысловатые ухищрения, не боясь при этом показаться созданиям, которые не привлекли внимание хозяев.
Но в отсутствие жены дом оставался пустым в течение всего дня, и вскоре скука легла на его плечи таким бременем, которое Йеттеринг едва ли мог выдержать. Часы с девяти до пяти, проведенные в одиночестве, часто казались бесконечными. Он слонялся и бездельничал, планировал изощренные и непрактичные способы возмездия этому самому Поло, мерил шагами комнаты, изнывая от тоски в обществе пощелкиваний и жужжаний – в доме остывали батареи, включался и выключался холодильник. Ситуация становилась отчаянной, и вскоре самым ярким моментом дня оказалась доставка почты. Если почтальону нечего было положить, и он проходил к следующему дому, то на Йеттеринга наваливалась непреодолимая меланхолия.
Когда возвращался Джек, начинались серьезные игры. Обычный разогрев: он встречал Джека у дверей и мешал ключу повернуться в замке. Соревнование длилось минуту или две, пока Джек случайно не улавливал меру сопротивляемости Йеттеринга и не побеждал. Когда Джек входил, Йеттеринг принимался раскачивать абажуры. Поло обычно игнорировал этот концерт, каким бы диким тот ни был. Разве что пожимал плечами и бормотал под нос: «Дом проседает», – а потом неизменно: «Que sera, sera».
В ванной Йеттеринг выжимал зубную пасту на сиденье туалета и забивал головку душа мокрой туалетной бумагой. Даже принимал душ вместе с Джеком, невидимо свисая с карниза занавески и мурча на ухо непристойные мысли. Это всегда приносит успех, учат демонов в Академии. Непристойности на ухо исправно смущают клиентов: приводят к мысли, будто они сами задумывают подобные зловредные пакости, потом приходят отвращение к себе, неприятие себя, а затем и безумие. Естественно, в редких случаях жертв так распаляли эти нашептанные мысли, что они выходили на улицу и претворяли их в жизнь. В таком случае жертву часто арестовывали и помещали под арест. Тюрьма вела к новым преступлениям, медленному истощению моральных резервов – и этим путем можно было добиться победы. Так или иначе, но безумие побеждало.