Одно можно сказать определенно: интерес читателей к рассказам о гротескном и ужасающем – о призраках, демонических одержимостях, об ужасной мести и отвратительных чудовищах – это по-прежнему совершенно здоровое свойство человека. Те, кто гулял под масками на бульваре Санта-Моника в прошлом октябре, не были извращенцами или злодеями; по большей части они были совершенно обыкновенными людьми и воспользовались возможностью выразить желание, которое обычно культура требует от нас подавлять. (И этому требованию я, как ни странно, аплодирую; ведь желания становится только сильнее, когда их держат под замком). Но время от времени нам нужно прикасаться к тьме в собственных душах; это способ вновь установить связь с нашей первородной личностью, личностью, которая существовала еще до того, как мы научились формулировать слова, которая знает, что в мире есть как великий свет, так и великая тьма, и они не могут существовать друг без друга.
После создания этих рассказов я отправился в другие путешествия, и там меня больше занимали образы искупления, чем проклятия. В «Сотканном мире», в «Имаджике», в «Таинстве» и «Галили», даже в моей детской книге «Вечный похититель» образы боли и смерти уступили место свету и святости, а персонажи, воплощавшие зло, были повержены.
Но не в рассказах, которые последуют за этим вступлением. Здесь монстры торжествуют, иногда они трансформируют тех, к кому прикоснулись, так, что на это изменение можно посмотреть с оптимизмом, пусть и под определенным углом, но тем не менее чудовища выживают, чтобы нанести удар в следующий раз. Если же по какой-то случайности зло повержено, то оно зачастую уносит с собой и своих свидетелей, и своих жертв.
Я не думаю, что одна история несет в себе больше истины, чем другая; мудрость всех этих вымыслов – а может, и всей литературы – кроется в том воздействии, которое они оказывают на воображение самых разных людей. Потому я не считаю полезным оценивать эти сюжеты с моральной точки зрения, пытаться извлечь из них какие-то уроки, пусть, возможно, они там и есть. Хотя время от времени я и сам прибегаю к терминологии проповедников, эти рассказы – не проповеди для белой или черной мессы. Это путешествия; прогулки, если хотите, которые уводят нас от знакомых лиц туда, где все темнее и темнее, пока – где-то очень далеко от известного нам мира, – мы не окажемся в совершенно незнакомой компании, незнакомой нам самим.
Благодарности
Мои благодарности уходят к самым разным людям. Я благодарю своего учителя английского в Ливерпуле, Нормана Расселла, который поддерживал меня с самого начала; Пита Аткинса, Джули Блейк, Дага Брэдли и Оливера Паркера за то, что поддерживали меня потом; Джеймса Бёрра и Кэти Йорк – за добрый совет; Билла Генри – за профессионализм; Рэмси Кэмпбелла – за щедрость и энтузиазм; Мэри Роско – за кропотливый перевод моих иероглифов; Мари-Ноэль Дада – за то же самое; Вернона Конвея и Брина Ньютона – за Веру, Надежду и Милосердие; а также я благодарю Нэнн дю Сотой и Барбару Бут из издательства «Sphere Books».
Книги крови. Том I
Моим отцу и матери
Книга крови
У мертвых есть свои дороги.
Они бегут – ровные линии призрачных обозов, сновидческих экипажей – по пустоши за пределами нашей жизни, влача бесконечный поток ушедших душ. Их шум и гул слышатся в изломанных уголках мира – в трещинах, проделанных жестокостью, насилием и порочностью. Их груз – скитающихся мертвецов – можно заметить, когда сердце готово разорваться, когда перед глазами встают пейзажи, которым полагается быть скрытыми.
Есть на тех дорогах указатели, есть мосты и разъезды. Есть платные магистрали и перекрестки.
На этих-то перекрестках, где сталкиваются и собираются мертвецы, запретная дорога изливается в наш мир. На развилках движение затрудненное, голоса мертвецов пронзительней всего. Здесь барьеры, отделяющие одну реальность от другой, истончаются, истертые несметным числом ног.
Подобный перекресток на дороге мертвых находился в доме номер 65 на Толлингтон-Плейс. Всего лишь коттедж с кирпичным фасадом в псевдогеоргианском стиле – более дом номер 65 был ничем не примечателен. Старый и незапоминающийся, утративший то дешевое величие, на которое некогда претендовал, он простоял пустым больше десяти лет.
Из дома номер 65 жильцов гнала не сырость. Не подвальная гниль, не проседание – от которого по фасаду, от порога до крыши, пролегла трещина, – а шум дороги. На верхнем этаже рокот движения не стихал ни на миг. От него потрескалась штукатурка на стенах, и погнулись балки. Он сотрясал окна. Потрясал он и разум. Дом номер 65 на Толлингтон-Плейс был проклят, в нем невозможно было долго жить, не поддавшись безумию.