Майор Звягинцев побледнел.
— Это… БНД которая?
Полковник кивнул.
— Она. Наш ныне самостийный друг Кведеравичус решил, что вдувать доверчивым немцам ржавые понтоны и списанные резиновые лодки, как это делаешь ты — не его уровень. Сядь! — резко бросил он майору, попытавшемуся опровергнуть последние слова хозяина кабинета: — Тут не о твоих амбициях речь, тут дело настолько серьезное, что я даже думать о нём боюсь. Какие у нас есть варианты? Ты не мучайся, Звягинцев, не напрягай извилины. — Тут полковник едва заметно, кончиками губ, улыбнулся: — Вариантов у нас с тобой только два. Варианта по эвакуации у тебя же нет? Нет. Следовательно, либо мы ищем способы нейтрализации изделия номер одиннадцать, включая ликвидацию на месте — которая половину Бранденбурга снесет к едрене-фене — либо оставляем его победителям в холодной войне. Чем делаем серьезный подарок нашему литовскому другу и герру Фолькеру Ферчу, какой сейчас вдумчиво потрошит всех наших офицеров, к таковому потрошению склонных. Или ты всё же имеешь за пазухой варианты эвакуации? Тогда самое время доставать их оттеля…
Майор Звягинцев почесал затылок.
— Хрен его знает. Система неизвлекаемости установлена так, что без отключения детонаторов мы эту дуру с места сдвинуть не можем — взорвутся те четыре ФАБ-100, что вмонтированы в фундамент колодца. Последствия взрыва можете себе представить… Детонаторы мы отключить тоже не можем — нет кодов доступа. Узнать эти коды можно только у бывшего нашего коллеги — который, насколько я понимаю, не для того их самовольно изменил, чтобы нам при первой же просьбе доложить. Стало быть — тупик. Надо докладывать наверх, пусть они там сами решают.
Полковник брезгливо поморщился.
— Там, наверху, сейчас такая свистопляска — хоть святых выноси. Ты же знаешь, вчера было подписано соглашение, что вся недвижимость ЗГВ переходит в собственность Германии. Чернилевский и Искаков вешаются — Бурлаков приказал вывезти всё, до последнего патрона, морем — поляки что-то до хера требуют за транзит. И ты, и я — знаем, что всё вывезти мы никак не сможем — хоть морем, хоть сушей, хоть по воздуху. А телепортация всё еще остаётся славной выдумкой фантастов…. Так что, сам понимаешь, как минимум треть имущества придётся бросить — во всяком случае, нашего, инженерного: когда подписывали график вывода, с Цветковым никто ничего не согласовывал. А посему я тебе примерно отвечу, что о наших проблемах скажут сверху. А скажут нам, друг мой сердечный Микола Звягинцев, вот что: "вы там, блядь, вообще охренели? Простейший вопрос не можете решить? Изыскивайте возможности!". Вот и всё, что мы услышим от генералов Шуликова и Цветкова — это в самом лучшем случае.
Майор почесал затылок.
— Так ведь…. Это ж не десяток мостовых ферм бросить, или там, скажем, парочку отслуживших своё скреперов или задроченных бульдозеров, которые дешевле здесь на металлолом сдать, чем домой везти? Ежели мы ТАКОЕ здесь просто так оставим — если узнают в Москве, головы полетят! В том числе и наши…
Полковник покачал головой.
— А никто про "просто так оставить" и не говорит. Ты мне сейчас напишешь рапорт, что изделие номер одиннадцать благополучно извлечено и доставлено — ты куда доставил десятую и двенадцатую железяки?
— В Штендаль, на склад триста тридцать восьмого батальона двести седьмой мотострелковой… — Майор непонимающе уставился на Антоновича.
— Вот так и запишешь, что изделие доставлено вместе с остальными двумя, в целости и сохранности, на склад инженерного имущества второй гвардейской танковой армии. У тебя акт передачи, надеюсь, еще не завизирован командиром двести седьмой?
— Пока нет… Машины мои у них просто в парке стоят, я, как только понял, что в Яснице засада — тут же на машину и в Людвигслюст, а потом сюда, через Потсдам; с машинами в Штендале я капитана Маркова оставил.
Полковник подумал, повертел в руках ручку, затем решительно приказал:
— Сейчас берешь дежурный "Урал", грузишь на него станцию обеззараживания воды — во-о-он бойцы её заканчивают досками обшивать, она по весу и размерам подходит под наше изделие, тоже килограмм четыреста весит — и вместе с ней едешь в Штендаль. Там сдаёшь её вместе с остальными изделиями на склад триста тридцать восьмого, визируешь это дело у завсклада и комбата, потом чешешь в штаб двести седьмой, подписываешь бумаги у зам по тылу и у комдива — и едешь ночевать в третью ударную, в сто двадцать первый батальон, что в Рослау. Ну, ты знаешь, мы у них там в прошлом году на Эльбе рыбачили.
Майор кивнул.
— Завтра утром возьмешь у майора Бельского два миксера с бетоном — они сейчас мост у Дессау восстанавливают после наших доблестных танкистов; я ему позвоню, договорюсь без лишних бумажек — и вместе с этими миксерами поедешь в Ясниц, к расположению колодца с нашим злополучным изделием.
— Товарищ полковник, к колодцу машины могут не пройти — там же нормальной дороги нет; с шоссе Людвигслюст-Войценбург за деревней Куммер к лесу, правда, есть грунтовка, но такая…. После дождей есть шанс застрять.
— Пусть Бельский подберет толковых шоферов. Обязаны доехать! В общем, зальёшь колодец вместе с изделием наглухо. Четырех кубов бетона на это дело хватит? Чего молчишь?
Майор ошарашено глядел на своего начальника.
— Так ведь…. Это… Подлог, товарищ полковник. Государственное преступление…
Антонович злорадно ухмыльнулся.
— А раз ты такой, твою мать, сознательный — пиши в рапорте всё, как есть. Дескать, товарищ генерал, мною, майором Звягинцевым, проявлена должностная халатность — в декабре одна тысяча девятьсот девяносто первого года я, майор Звягинцев, изрядно принял на грудь и не проконтролировал смену кодов доступа к взрывателям изделия номер одиннадцать, произведенную ныне беглым майором Кведеравичусом самостоятельно, из-за чего в данный момент я, майор Звягинцев, это изделие извлечь из колодца не в силах, ибо оный сукин сын литовец поставил не те коды, которые записаны в журнале, а свои, какие — хрен их знает; посему, что делать с изделием номер одиннадцать дальше — ума не приложу. Управление оным изделием из штаба Группы уже три месяца, как отключено, и ноне оно находится в автономном режиме — каковой режим предусматривает самоликвидацию изделия при любой попытке его извлечь из колодца без предварительного отключения системы неизвлекаемости. Систему же отключить невозможно. Прошу наказать меня за это так, чтобы другим инженерным майорам-пьяницам неповадно было, а изделие не эвакуировать, а взорвать на месте к едрене-фене. Ну и, как полагается, внизу — дата, подпись…. Напишешь ты такой рапорт генералу Цветкову?
Майор виновато потупился.
— То-то! Не хрен тут из себя целку строить!
Звягинцев вскинул голову.
— А ежели того… обнаружат?
Полковник усмехнулся и покачал головой.
— Кто? Триста тридцать восьмой передаст три ящика летунам, в шестнадцатую воздушную, в триста пятнадцатый батальон, что в Фюрстенвальде. Летуны погрузят эти ящики в эшелон со своим барахлом, под ответственность службы ВОСО — это у Бурлакова такая хитрая задумка, чтобы, значит, шпионов НАТО со следа сбить. Нам с тобой в данном случае эта его хитрость на руку. Поступит всё это железо на станцию, предположим, Москва-Товарная, а оттуда — уже по назначению, на какой-нибудь арсенал. И до самого арсенала никто содержанием трех этих контейнеров интересоваться не станет — ибо не положено. Продлиться вся эта морока недель семь-восемь, и будет в этой цепочке звена четыре-пять, не меньше. Если вдруг, паче чаяния, наш невинный подлог и обнаружат — никому сейчас проблемы не нужны, максимум — проведут служебное расследование, которое, как ты сам понимаешь, ни черта не даст. Концы в воду, одним словом. Тут сейчас и без нас скандалов — до хера и больше. Немцы, слышал? сейчас скупают наши тайны оптом и в розницу, бортовые компьютеры истребителей и ракет покупают по весу, давеча вон танк Т-80 прямо с платформы погрузочной приобрели незадорого…. Так что скандал с одиннадцатым изделием никому не нужен. Мы его под пятнадцатью тоннами бетона похороним, и пущай потом Кведеравичус со своими немецкими дружками ломами этот бетон с изделия скалывает!
Майор едва заметно улыбнулся.