Был бел ее конь, подуставший в пути,
И серым конь его был.
Она от него попыталась уйти
Остаться он умолил.
Сердце ему подарила она,
Корону свою ей - он,
И навсегда задержалась весна
Для тех, кто навеки влюблен.
Был взор его ясен, как утренний свет,
Как ночь, черноока она.
И он для нее и силен был, и смел,
Она ж - и верна, и нежна.
Сердце ему подарила она,
Корону свою ей - он,
И навсегда задержалась весна
Для тех, кто навеки влюблен.
Красотка, что сладкой томится тоской,
Ты вслушайся в песню мою.
Когда ты желаешь, чтоб твой дорогой
Был смел и в любви, и в бою,
Милому сердце свое подари
Корону отдаст тебе он.
Вовеки весна не устанет царить
Для тех, кто навеки влюблен!
ПОВЕСТЬ
Городские старшины Новой Усадьбы дали королю ужин в открытом портике ратуши. Пир вышел на славу, и это, по мнению Дженны, было тем замечательнее, что его пришлось устраивать в такой короткий срок.
При всей своей настороженности Дженна вскоре поняла, что никто не ждет от нее особых речей. Горожанам даже от ее присутствия за столом было не по себе, и они почти не заговаривали с ней, но зато не сводили с нее глаз - так, будто хотели запомнить все до мелочей для будущих баллад и преданий.
- Как по-твоему, о чем они сложат песню? - уныло осведомилась Дженна у Петры. - "Как Анна ела яблоки" или "Как Белая Дева омыла руки"?
Петра, смеясь, тут же сочинила:
Тут Дженна, крепко голодна,
Отужинала лихо:
Умяла каравай она
И сыра с ним толику.
Мед Дженна кубками пила,
Все не могла напиться,
А после в кустики пошла
Затем, чтоб...
- Хватит, - взмолилась Дженна, зажимая рот рукой, чтобы не засмеяться громко. Заняв место во главе стола, рядом с королем, она вдруг поняла, что есть ей не хочется. Пляски Долга, чуть было не скинувшего ее, память о холодной руке Горума и о похоронах Катроны, пристальные взгляды горожан - все это не давало ей проглотить ни куска.
Старейшины заметили, что она ничего не ест, и кто-то даже высказался на этот счет.
Король заметил вполголоса, но достаточно громко, чтобы слышали соседи по столу:
- Пища смертных не создана для богов.
Его замечание мигом обежало весь стол, на что он и рассчитывал, и некоторые даже поверили ему.
Петра не стала передавать дальше слова короля и шепнула Дженне, едва удерживаясь от смеха: "А после в кустики пошла..."
Дженна опустила глаза и не заметила, как Петра спрятала в салфетку куриную грудку, большой ломоть кукурузного хлеба и немного зеленого лука. Джарет же, сидевший рядом, заметил и добавил Петре в узелок белых грибов и ржаного хлеба.
После ужина король обратился к старейшинам с просьбой дать ему людей.
- Чтобы сразиться с жабой, - сказал он.
Долго просить не пришлось - старейшин вдохновляло присутствие Анны и немалое количество выпитого ими красного вина. Горожане даже составили бумагу, в которой обещали дать королю двести молодых парней с полным вооружением. Король за такую щедрость поцеловал каждого в правую щеку и поручился, что Новая Усадьба не будет им забыта.
Дженна дождалась подписания бумаги, но во время взаимных славословий встала. Всякое движение при этом прекратилось, и даже служанки с тяжелыми подносами замерли на месте. Дженна не знала, что бы им такое сказать. Король был мастером говорить, она же была напрочь лишена этого дара. Охваченная внезапной завистью к нему, Дженна хотела хотя бы поблагодарить, но не нашла слов и закрыла рот, не желая показаться дурой.
На другом конце стола поднялся Карум.
- Мы долго ехали, - сказал он, - а завтра снова отправимся в путь. Даже Богиня должна иногда отдыхать. Человеческая плоть, хоть и служит лишь оболочкой божественного духа, устает так же, как наша. - Подойдя к Дженне, он медленно поднес ее руку к губам и приложился к ней. У него и рука, и губы были теплыми.
Дженна с улыбкой, плавно и грациозно отняла у него руку.
- Спасибо, - просто и без затей сказала она горожанам, - спасибо за все. Потом кивнула королю, Питу, Петре и мальчикам и направилась к двери. Карум последовал за ней.
- Не волнуйся, - шепнул он. - Я с тобой.
В темноте они ощупью добрались до первого поворота и принуждены были повернуть назад.
- Хуже, чем в хейме, - проворчал Карум.
Дженна промолчала, вспомнив, каким нашла тот хейм по возвращении. Она не знала, куда ведут все эти двери, но полагала, что подойдет любая - лишь бы скрыться от докучливых любопытных глаз.
- Сюда, - внезапно сказала она.
Они вошли и оказались в большой комнате. Слабый свет чуть сочился в закругленные окна, выходившие на широкие ступени крыльца. Должно быть, это был зал совета - здесь стоял большой стол, окруженный тяжелыми стульями. Вдоль стен стояли еще стулья и несколько лежанок. Дженна с глубоким вздохом опустилась на одну из них.
- Что бы я без тебя делала, Карум?
- Надеюсь, тебе больше не придется обходиться без меня.
- Не надо играть словами. Я не дама из рода Гарунов и не торговка из Новой Усадьбы.
- Но это совсем не игра, Дженна.
- Все вы, Гаруны, мастаки играть словами, а пуще всего твой брат.
- Ну а ты ни в какие игры не играешь? - резко спросил обычно мягкий Карум.
- Нет. Никогда.
- Значит, ты не играла, когда нынче вечером подала руку моему брату?
Он маячил перед Дженной, как тень, и она не видела его лица.
- Я этого не делала, - отреклась она, снова ощутив железную хватку холодных пальцев.
- Полно - я все видел.
- Он сам схватил меня и не отпускал.
- От меня ты в трапезной освободилась довольно легко.
- Но ты сам отпустил меня. И не принуждал.
- Я никогда и ни к чему не стану тебя принуждать.
- О чем же мы тогда спорим? - Ей вдруг вспомнилось то, что он сказал недели, месяцы - годы назад, и она только теперь поняла это. - Ты ревнуешь. Вот в чем дело. Ревнуешь.
Дженна думала, что он будет отпираться, но он присел рядом с ней и сказал вновь потеплевшим голосом:
- Да, ревную. Это правда. Ужасно ревную.
- А как же дуб? - засмеялась она. - Как же лавр? Разве деревья умеют ревновать?
- К каждому порыву ветра, - засмеялся он в ответ. - К каждой птице. К каждой белке на ветке и каждой лисице в дупле. Ко всему, что способно приблизиться к тебе.
Дженна в темноте нащупала его лицо. На лбу пролегли морщины - Карум всегда хмурился, когда думал о чем-то. Она разгладила морщины двумя пальцами.
- О чем ты думаешь?
- О том, как люблю тебя, несмотря на все смерти, которые легли между нами.
- Тише, - шепнула она. - Не оскверняй свой рот, упоминая о них. Не думай о Гончем Псе. Не думай о Быке. Не вспоминай Катрону или женщин из погибших хеймов. Мы не позволим, чтобы их кровь разделила нас. - Дженна вдруг спохватилась, что ничего не сказала о любви - заметил ли это Карум?
- Я видел больше смертей, чем даже ты, Джо-ан-энна, и не могу не думать о них. Не могу не думать о своей вине во всем этом. - И Карум умолк, вновь погрузившись в себя.
Они долго сидели так, и пальцы Дженны лежали на лбу Карума. Потом его руки нашли ее лицо, медленно провели по косам и начали расплетать их. Дженна сидела не шевелясь, и скоро распущенные волосы, пахнущие ветром и скачкой, легли ей на плечи.
Она едва помнила, что надо дышать, и вот его губы прижались к ее губам. Теперь они оба лежали, укрытые плащом ее волос. Она чувствовала, что должна подарить ему что-то очень дорогое, хотя и не могла выговорить слова "люблю".
- Мое настоящее имя, - прошептала она, - Аннуанна. Его никто не знает, кроме моей Матери Альты, моей темной сестры и тебя.