- Аннуанна, - сладко выдохнул он ей в губы.
И вот так, губы к губам, язык к языку, не говоря слова "люблю", они познали намного больше, чем рассказывали ей, и чем вычитал он в своих книгах. Они познавали это вместе, далеко-далеко за полночь.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Сексуальные табу Гарунов и жителей Долин были столь различны, что они едва ли могли прийти к согласию. Гаруны представляли собой высокоразвитое общество, щедро заимствовавшее с Континента и гетеро- и гомосексуальные обычаи. Ко времени завоевания Островов они успели сменить множество чередующихся периодов распутства и целомудрия. Об этом широко свидетельствует континентальный источник. (См. самую раннюю работу Доил, ее докторскую диссертацию: "Обеты и действительность", позднее превратившуюся в популярную книгу "Как я, так и ты: нечто о Гарунийских обычаях".)
Но о Гарунах после завоевания Долины мы знаем гораздо меньше и можем лишь строить догадки, хотя и на научной основе. Доил не без основания полагает, что они перевезли с собой через Залив Всех Душ идею группового брака, столь популярного тогда на Континенте. На этом основании она выдвигает опять-таки логичную гипотезу о том, что Гарунийские вельможи брали жен, как из своих кланов, так и из высшего общества Долин. Король мог жениться несколько раз, не нарушая этим строгого брачного кодекса, принятого в Долинах.
Долины в то время были матриархальными (см. блестящую работу Кован "Мать и сын: передача титулов в Долинах", Демографический ежегодник, Изд. Пасденского ун-та, No 58), поэтому все имущество, земли и титулы передавались по материнской линии, и вторжение патриархальных Гарунов должно было внести большую перемену. Есть даже свидетельства о том, что жители Долины не понимали роли мужчин в рождении детей, веря в некую разновидность женского клонирования, в "зеркальных близнецов", столь дорогих сердцу Мэгона. (Диана Бэрроуз Джонс рассматривает этот вопрос в "Энциклопедии Долин", глава "А был ли папа?".) Но, как ни трудны были новые понятия для психики коренных жителей, на протяжении четырехсот лет все, похоже, шло довольно гладко. Гарунийские короли брали жен из Долин, не вступая с ними в физическую близость, но заключая, таким образом, союз с местными племенами. Женам из Долин, по предположению Залмона и Зигеля, жаловали сан жриц, и они становились почетными матерями или Матерями Альтами, хотя свидетельства этого являются весьма фрагментарными.
Мэгон, разумеется, не упустил своего, пытаясь доказать, что многие из последних королей (особенно Оран, отец Добродруга, и сам Добродруг) были и фактическими мужьями своих местных жен и имели от них потомство. В доказательство он приводит старые и весьма вольные стишки:
И извлек тогда Добродруг инструмент,
Чтоб младенца из дерева выстрогать
Сотворил малыша в единый момент,
Дурацкое дело - быстрое
Цитирует он также нежное посвящение, начертанное (неизвестно кем) на единственном имеющемся у нас экземпляре Книги Сражений: "Дарю эту книжонку тебе, Аннуанна, любовь моя, мой свет". Оставляя в стороне тот факт, что Гарунийскую жену Добродруга звали Джо-элъ-эан (та самая пресловутая Джо-эль-эан, которая отказалась сесть рядом с мужем и тем опозорила его и погубила его королевство), имя Аннуанна, несмотря на свое женское окончание, долго считалось мужским, будучи сокращенной формой имени Аннуаннатан. Даже если посвящение сделано рукой Добродруга, не логичнее ли предположить, что свою Книгу Сражений он посвятил другу-мужчине. Аннуаннатан скорее всего был его гомосексуальным любовником и в армии спал с ним под одним плащом. Если бы доктор Мэгон потрудился проделать этот анализ сам, он не выставил бы себя на посмешище в ученых кругах.
ПОВЕСТЬ
В Новой Усадьбе они оставались еще два дня - столько времени ушло у них на набор и оснащение двухсот молодых парней. Под конец выяснилось, что их, собственно, двести тридцать семь - в их число входил и старший сын бургомистра. Кроме того, старых солдат короля снабдили новой одеждой, и отцы города принесли им в дар множество мечей и копий. Карум был великолепен в винно-красной паре и белоснежной, шитой золотом рубашке. Король облекся в золотую парчу целиком. Даже Пит обрел приличный вид, хотя выбрал для себя зеленые и бурые цвета, неприметные, по его словам, в лесу, и сказал при этом: "Золото хорошо для церемоний, мой государь, но война - дело иное".
Горум посмеялся над ним.
- Где король, там и церемонии.
- Где король, там война, - возразил Карум, но на него не обратили внимания.
Дженна отказалась наотрез от предложенных ей женских юбок и корсажей, расшитых бисером. В юбке трудно ездить верхом, а бусинки будут цепляться за каждую ветку и сыпаться, оставляя след. Она лишь вычистила свой старый кожаный наряд да залатала в нем свежие прорехи. В украшениях она не нуждалась. На войне надо быть одетой по-военному. Катрона не раз говорила ей: "В драке все сойдет за меч".
Но помыться Дженна согласилась охотно и больше часа мокла в горячей воде. При этом она жалела только о том, что запах Карума уйдет с ее кожи, хотя и продолжала чувствовать его, закрывая глаза, - глубокий и пряный. Ей казалось, что теперь она узнает Карума где угодно по одному запаху. А ванна была истинным наслаждением. В пути приходилось довольствоваться холодными ручьями. Дженна, закаленная лесная жительница, не боялась холода и мылась всякий раз, как ей попадалась хоть какая-нибудь вода, но она как-никак выросла в хейме, знаменитом своими горячими банями, и это было единственное удобство, которого ей недоставало.
Когда же это она мылась в бане последний раз? Целую вечность назад, вместе с Петрой. Впрочем, в Долинах говорят: "Вечность - недолгий срок".
Но этот срок был долгим. Петра сильно изменилась - да и Дженна тоже. Тогда они с Карумом вышли из зала совещаний, держась за руки, но у входной двери расстались и на городской площади показались отдельно.
Петра стояла у стены, закрыв глаза, и грызла куриную косточку.
- Петра! - шепнула ей Дженна, и она медленно, почти неохотно открыла глаза.
- Куда это вы подевались?
Карум без лишних слов повернулся и ушел, а Дженна даже не посмотрела ему вслед.
- Ты ничего не ела, - сказала Петра, точно Карума и не было тут только что. - Вот я и набрала тебе еды, на потом.
Кража далась мне нелегко - я ведь готовлюсь стать жрицей, а тебя и след простыл.
- Я... - начала Дженна и вдруг поняла, что Петре ничего нельзя говорить. Петра еще девочка, а Дженна теперь стала женщиной. Как ни внезапно совершилась эта перемена, от нее уже не уйти. Дженна удивлялась, как этой перемены не видно по ней - по ее лицу, по ее глазам, по ее губам, еще не остывшим от поцелуев. Она взяла у Петры кусок цыпленка. - Вот спасибо. Я прямо умираю с голоду.
- Если боги не могут есть нашу пищу, неудивительно, что они ходят голодные.
- Она просто не создана для них, - поправила Дженна. - Он так сказал!
Петра предложила ей зеленый лук, но она отказалась, и Петра сжевала его сама.
- Они хотят, чтобы я осталась здесь.
- Кто? - спросила Дженна.
- Да все. Бургомистр, к примеру...
- Может, так и правда будет лучше, - медленно сказала Дженна, хотя эта мысль ужаснула ее.
- Они говорят, что женщины не должны воевать. Что мы слабее мужчин. Так говорят у них в городе.
- А как же я? Анна?
- Ты богиня. Это дело иное.
- Женщины Альты делают что хотят. Мы приучены к войне не меньше, чем к мирной жизни.
- Я знала, что ты так скажешь, - усмехнулась Петра. - И сказала им то же самое. И еще, что жрица Альты должна всегда быть рядом с Анной. Немало женщин отдало жизнь за то, чтобы ты могла воевать, а я - быть с тобой рядом.
- Они не за это отдали жизнь.
- Но ты понимаешь, о чем я.
- Держись своих стихов - они у тебя как-то проще. - Тут Дженна прикусила губу - как могла она сказать такие жестокие слова?