На этом урок закончился - все понимали, как это опасно. Амальда не видела свежего помета и сомневалась, что кошка находится где-то поблизости, но решила, что научить девочек предосторожности будет полезно, и увела их домой.
За обеденным столом, уставленным витыми булками и дымящимися мисками с беличьим жарким, Амальда не могла не похвастаться своими ученицами.
- Расскажите сестрам о том, что узнали сегодня, - велела она.
- Мы узнали, что наперстянка может приносить пользу, - сказала Пинта.
- И вред тоже, - добавила Дженна.
- Она помогает от сердца и... - Пинта умолкла, забыв, от чего же еще.
- И от воды, - подхватила Дженна, удивившись смешку, пробежавшему вокруг стола.
- А белки цокают вот так. - Пинта показала как и была вознаграждена рукоплесканиями. Она радостно заулыбалась - не зря они с Дженной упражнялись в этом искусстве всю дорогу до дома.
Дженна тоже похлопала подружке, а когда шум утих, выпалила, стремясь получить свою долю похвал:
- Мы нашли следы от кошачьих когтей. - Рукоплесканий не последовало, и она добавила: - Горная кошка убила мою первую мать.
За столом внезапно воцарилась тишина. Жрица окинула Амальду взглядом с ног до головы.
- Кто рассказал девочке эту... эту басню?
- Не я, Мать, - поспешно молвила Амальда.
- И не я. И не я, - понеслось вокруг стола.
Жрица, встав, сказала властно и гневно:
- Это дитя - наша общая дочь. Не было никакой первой матери, да и второй тоже. Все поняли? - Приняв всеобщее молчание за знак согласия, она повернулась и вышла.
Тишина затянулась еще на несколько минут, только дети продолжали есть, громко стуча ложками.
- Что тут у вас такое? - осведомилась Дония, выглянув из кухни.
- То, что она начинает выживать из ума, - буркнула Катрона, утирая влажный от вина рот тыльной стороной ладони. - Ей жарко даже в самые холодные дни. Она смотрит в зеркало и видит лицо своей матери.
- Она никого из детей не может склонить на свой путь, - добавила Домина, как ни старается каждую весну. Придется нам посылать в другой хейм, когда ее не станет.
Из девочек одна только Дженна не ела - она смотрела в свою миску, чувствуя, как ее бросает то в жар, то в холод. Своими словами она и правда хотела привлечь к себе внимание, но не такого рода. Она водила подошвой сандалии о ножку стула, и этот шорох, слышный только ей, успокаивал ее.
- Тише ты! - сказала Амальда, для пущей убедительности положив ладонь на руку Домины.
- Верно, Домина, помолчи лучше, и ты тоже, Катрона, - сказала Кадрин в своей ровной, неулыбчивой манере и кивнула на тот конец стола, где сидели садовницы. Все прекрасно поняли, что она хочет сказать: то, что здесь говорится, не замедлит дойти до ушей Матери Альты. Работницы всегда стоят за ту, что благословляет их урожай, и преданы ей безоговорочно. Самой Кадрин до жрицы дела нет: она знай лечит переломы да зашивает раны, но не упустит случая предостеречь других. - А ты, Катрона, помни, что говорят в селениях: "От ненависти лекарства нет". И это правда. Я уже остерегала тебя против этого чувства. Не прошло и месяца с тех пор, как твой желудок опять занемог и ты слегла с кровавым поносом. Пей козье молоко, как я тебе велела, вместо этих плодовых выжимок, и применяй дыхание "латани", чтобы успокоиться. Я не хочу возиться с тобой опять.
Катрона фыркнула и снова принялась за еду, всем напоказ отодвинув от себя жаркое и вино и налегая на хлеб, который щедро сдабривала медом из горшка.
Дженна, набравшись духу, пропищала тонким голоском:
- Да что я такого сказала? Почему все так разозлились?
Амальда легонько стукнула ее по макушке палочками для еды.
- Ты не виновата, дитя. Просто взрослые сестры иногда говорят, не подумав.
- Говори за себя, Амальда, - проворчала Катрона. Она перестала жевать, отодвинула стул и встала. - Я сказала именно то, что думала. Кроме того, дитя имеет право знать...
- Нечего тут знать, - перебила Кадрин.
Катрона снова фыркнула и вышла вон.
- О чем это вы? - выскочила Пинта, и ей досталось палочками чуть покрепче, чем Дженне.
Дженна молча встала из-за стола и, даже не спросив позволения, направилась к двери. На пороге она обернулась и сказала:
- Я все равно узнаю. И если никто из вас не скажет мне, я спрошу у самой Матери Альты.
- Ну, уж эта, - сказала Дония своим девушкам на кухне, - и самой Великой Богини не побоится, помяните мое слово. - Но никто не запомнил этого, потому что Дония изрекала нечто подобное, то и дело.
* * *
Дженна направилась прямиком в покои жрицы, но чем ближе она к ним подходила, тем сильнее стучало у нее сердце. Кадрин, наверное, дала бы ей настой из наперстянки - и если бы настой оказался слишком крепок, она, Дженна, умерла бы. Умереть сразу после того, как избрала свой путь, было бы ужасно грустно. Эти мысли заставляли ноги ступать еще быстрей, и она пришла к жрице даже скорее, чем намеревалась.
Дверь была открыта. Мать Альта сидела за своим громадным станком и ткала гобелен для хейма, совершая один из бесконечных трудов своего сана, которые Дженна находила такими нудными. Клик-клак - щелкали ее ногти о челнок; щелк-щелк - ходил челнок между нитями основы. Мать Альта, должно быть, заметила девочку краем глаза и сказала:
- Входи, Джо-ан-энна.
Делать было нечего, и Дженна вошла.
- Ты пришла попросить у меня прощения? - Жрица улыбнулась, но не глазами, одними губами.
- Я пришла спросить, почему ты говоришь, будто кошка не убивала мою первую мать, когда все другие говорят иначе. - При этом Дженна невольно теребила свою правую косичку, завязанную кожаной тесемкой. - Все говорят, что моя мать погибла, пытаясь спасти меня.
- Кто это - все? - спросила жрица тихим, нарочито ровным голосом. Правая ее рука при этом вертела большой агатовый перстень на пальце левой. Дженна не могла отвести глаз от этого перстня. - Кто все, Джо-ан-энна? - снова спросила Мать Альта.
Дженна подняла глаза, пытаясь выдавить из себя улыбку.
- Я это слышу с тех пор, как себя помню. Но не странно ли, Матушка, - я не могу вспомнить, кто первый сказал об этом. - Дженна перевела дух. Это была не совсем ложь. Она помнила, как об этом говорила Амальда, и Домина, и даже Катрона, а девочки повторяли за ними. Но Дженна не хотела вредить им особенно Амальде, матери Пинты, которую часто и себе желала в матери. Ночью Дженна тайно, в подушку, шептала ее ласкательное имя - Ама. - Об этом даже песня есть, - сказала девочка.
- Нашла чему верить - песням, - бросила жрица. Она оставила кольцо и стала играть тяжелым ожерельем из металлических полумесяцев и лунных камней вокруг шеи. - Этак ты скоро уверуешь в болтовню деревенских священников и в бредни бродячих рифмоплетов.
- Во что же мне тогда верить? - спросила Дженна. - И кому?
- Верь мне. Верь Книге Света. Скоро ты познакомишься с ней. Верь также в то, что Великая Альта все слышит. - Палец с длинным блестящим ногтем для пущей убедительности устремился в потолок.
- Слышала ли она, что мою мать убила кошка? - Дженна сама поразилась тому, как быстро ее язык произнес это, не дав ей поразмыслить.
- Ступай прочь, дитя, ты утомляешь меня, - сказала жрица и махнула рукой на Дженну. Дженна с большим облегчением вышла за дверь.
Дождавшись этого, Мать Альта встала, отодвинула свой тяжелый станок и подошла к большому отполированному зеркалу в резной деревянной раме. Она часто говорила с ним, как будто со своей темной сестрой, когда нуждалась в совете днем, и не видела особой разницы - ее отражение отличалось от сестры только цветом волос и кожи да тем, что не могло ей ответить. "Порой, - устало подумала Мать Альта, - я даже предпочитаю молчание зеркала ответам, которые получаю от моего темного двойника".