— Толян, — сказал пораженный Карабукин, — что ж ты молчал?
— В армии научили, — скромно признался Толян.
— Школа жизни, — констатировал Карабукин и повернулся к клиенту. — Теперь ты.
…День клонился к закату. Толик лежал у стены, широко разбросав конечности по лестничной клетке неизвестно какого этажа.
За время их мучительного путешествия по подъезду с «Оффенбахером» в полутёмном столбе лестничного пролёта прозвучала значительная часть мирового классического репертуара. Переноска инструмента сопровождалась вдохновенными докладами клиента о жизни и творчестве лучших композиторов прошлого. Сыграно было: семнадцать прелюдий и фуг, дюжина этюдов, уйма пьес и один хорошо темперированный клавир.
В районе одиннадцатого этажа Толик сделал попытку исполнить на «бис» собачий вальс, но был пристыжен товарищем и покраснел, что в последний раз до этого случилось с ним в трёхлетнем возрасте во время диатеза.
Они волокли «Оффенбахер», страдая от жизненной драмы Модеста Мусоргского, и приходили в себя, внимая рапсодии в стиле блюз. Полёт валькирий сменился шествием гномов, а земли всё не было. Лысый, крепкий, как у лося, череп Толика блестел в закатном свете. Чудовищное количество переходило в какое-то неясное качество: казалось — череп меняет форму прямо на глазах.
Напротив Толика, привалившись к косяку и с тревогой прислушиваясь к своей развороченной душе, сидел Карабукин.
— Это — кто? — жадно спрашивал он.
— Рахманинов, — отвечал клиент.
— Сергей Васильевич? — уточнял Карабукин.
Они стаскивали «Оффенбахер» еще на пару пролётов вниз и снова располагались для культурного досуга.
— А можно вас попросить, Николай Игнатьевич, — сказал Карабукин как-то под утро, — исполнить ещё раз вот это… — Суровое лицо его разгладилось, и, просветлев, он намычал мелодию. — Вон там играли… — И показал узловатым пальцем вверх.
— «Грёзы любви»? — догадался клиент.
— Они, — сказал Карабукин, блаженно улыбнулся — и заснул под музыку.
Через минуту в полутёмном пространстве раздался зычный голос проснувшегося Толика.
— Ференц Лист! — сказал Толик. Сильно испугавшись сказанного, он озадаченно потёр лысую голову. Потом лицо его разнесло кривой улыбкой. — Господи, твоя воля… — прошептал он.
Однажды Николай Игнатьевич съездил на лифте домой и привёз оттуда к завтраку термос чая, пакет сушек и бутерброды. Он был счастлив полноценным счастьем миссионера.
Грузчики не спали. Они разговаривали.
— Всё-таки, Анатолий, — говорил Карабукин, — я не могу разделить ваших восторгов относительно Губайдулиной. Увольте. Может быть, я излишне консервативен, но мелодизм, коллега! — как же без мелодизма!
— Алексей Иванович, — отвечал лысый Толик, прикладывая к шкафообразной груди огромные ладони, — мелодизм безнадёжно устарел! Ещё Скрябин писал Танееву…
Тут они заметили подошедшего клиента и внимательно на него посмотрели, что-то вспоминая.
— Простите, что вмешиваюсь, — сказал клиент. — Но давайте попьём чайку — и двинемся.
— Куда? — спросил Карабукин.
— Как «куда»? — бодро ответил клиент. — Вниз!
— Не хочется вас огорчать, Николай Игнатьевич, — сказал Карабукин и, повернувшись, нежно погладил лаковый бок «Оффенбахера», — но вниз мы пойдём без него.
— Как «без него»? — снова переспросил клиент.
— Одни, — ответил Толик.
— Как «одни»?
Грузчики переглянулись.
— Ну, ну, — сказал Карабукин. — Будьте мужчиной.
— Видите ли, — мягко объяснил Толик, — я ведь не подъёмный кран. И Алексей Иванович тоже. Согласитесь: унизительно тяжести на себе таскать, когда повсюду разлита гармония…
— Я вам заплачу… — позорно забормотал клиент, шаря по карманам.
— Эх, Николай Игнатьевич, Николай Игнатьевич, — укоризненно протянул Карабукин, — даже странно слышать от вас такое…
— Что деньги?.. — заметил лысый Толик. — Бессмертия не купишь.
Они по очереди пожали клиенту вялую руку, спросили у него адрес консерватории и ушли.
Клиент сел на ступеньку и минут пять неотрывно смотрел на «Оффенбахер». Он чувствовал себя миссионером, съеденным во имя Христа. Потом он мысленно попробовал «Оффенбахер» приподнять и мысленно умер. Потом воля к жизни победила, клиент вызвал лифт и направился к магазину.
Через пять минут он вернулся с тремя мужиками, которым как раз переноски «Оффенбахера» не хватало, чтобы нахерачиться, наконец, вдрибадан. Мужики впряглись в оставленные грузчиками ремни и с криком понеслись вниз.
Еще через пять минут, сильно постаревшие, они повалились на лестничную площадку и начали дышать, кто чем мог.
— Слышь, хозяин, — придя в себя, заявил наконец один из вольнонаемных, — ну-ка, быстро сбацал чего-нибудь.
— Ага! — поддержал другой. — Пока лежим.
— Ты это… — сказал третий и почесал голову сквозь кепку. — «Лунную сонату» — можешь?
Все трое уставились на работодателя, и он понял, что его звёздный час настал.
— А вот хер вам! — торжественно произнёс хозяин «Оффенбахера». — Тащите так!
Воля к победе
ТРЕНЕР. Здесь лыжник не пробегал?
КОЛХОЗНИК. Это в синей шапочке?
ТРЕНЕР. Ага, жилистый такой.
КОЛХОЗНИК. Да раз пять уже пробегал.
ТРЕНЕР. Злой пробегал?
КОЛХОЗНИК. Ох, злой. Вас вспоминал, вашу мать и весь лыжный спорт.
ТРЕНЕР (радостно). На первое место идёт, сучонок!
Убегает.
КОЛХОЗНИК (печально). Вот и мы тоже по району…
Занавес
Воспоминания о будущем
Старенький Ельцин в цигейке на плечи, сидит на дачной веранде. На стене висит разодранная теннисная ракетка. Коржаков варит на плитке кашу. На неубранном столе, покрытом клеенкой — «Спидола», из нее звучит голос Кобзона:
ГОЛОС.
ЕЛЬЦИН. Что ж такое… Я давно на пенсии, а он все, сколько, понимаешь, помню, все молодой да молодой…
КОРЖАКОВ. Живчик! Опять, небось, где-нибудь в Цюрихе по пивнушкам бегает, шельмец!
ЕЛЬЦИН (вздыхая). Какая глыба! Какой, понимаешь, матерый человечище!
Кукушка кукует четыре раза. Ельцин кивает Коржакову. Коржаков озирается, запирает дверь на веранду. Ельцин делает звук приемника тише и, припав ухом к динамику, начинает крутить ручку настройки.
Через хрипы и гудение прорывается
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. «…лос Америки» из Вашингтона. Передаем краткую сводку последних новостей. Продолжает расти напряженность на прибалтийско-советской границе. Вчера туда была переброшена моторизированная бригада имени Макашова, ранее принимавшая участие во взятии города Харькова и форсировании озера Севан. Командующий войсками НАТО… (свист в эфире, хрип, Ельцин вертит колесико настройки)… Генеральный секретарь ЦК КПСС Геннадий Зюганов, выступая на съезде мелиораторов, заявил, что трудящиеся Прибалтики приветствуют восстановле… (Свист в эфире, хрип).
ЕЛЬЦИН (крутя ручку настройки). Почему я их всех не глушил?
КОРЖАКОВ. Не знаю.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. …в связи с приостановкой кредитов от Международного Валютного фонда. В ответ на это Председатель Совета Министров СССР Аман Тулеев решительно… (Свист в эфире, хрип).
ЕЛЬЦИН (крутя ручку). Надо было глушить их, и все!
КОРЖАКОВ. Как?
ЕЛЬЦИН. Как рыбу. Был бы я сейчас и Генеральным секретарем ЦК, понимашь, КПСС, и Предсовмина…
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. …мнение известного советолога, профессора Гарвардского университета Михаила Горбачева…