Оказалось, что Эллизиумом звался весь дворцовый ансамбль, включавший в себя и памятный для меня архив, и учебное заведение, в котором когда-то учились мужчины. Дедушка потом стал преподавать, но несколько лет назад ушёл - нагрузка стала слишком большой.
- Я всё же не молодею, - улыбнулся он.
Но науку не покинул, продолжая исследования в вольном темпе и докладывая о результатах в научное сообщество.
В этих кругах приставка у его имени была «э'рин» - это высший научный статус, что-то вроде нашего доктора наук. Припомнила, что точно так же дедушка вчера назвал и своего друга.
Ещё узнала, что, если не знаешь статуса учёного, его вполне можно назвать и обобщённовежливым «манэйр» или «манэрра». Также у этих обращений не было деления на знать и простолюдинов, замужних/женатых и холостых. Только по полу. Всё легко и просто.
На ум пришло одно воспоминание, и я не упустила шанса поинтересоваться:
- Почему вы вчера так переглядывались, когда я сказала, что не могу прочесть символы?
- А тебе кажется, что ты должна уметь читать? - вместо ответа спросил Ольрих.
Все выжидающе посмотрели на меня.
Понимая, что меня снова загоняют в неизвестную мне словесную ловушку, всё же кивнула.
И читать должна уметь, и писать. Это же базовые жизненные умения, разве нет?
Оказалось что совсем нет.
- Видишь ли, Мариса, - начал дедушка, явно включая лекторский режим, - то, что ты не узнаёшь символы, действительно странно. Но тот факт, что тебе кажется, будто ты должна уметь читать - куда интереснее. Видимо, до потери памяти, ты обучалась как книгочей. Как я. И как твой отец.
Вот таким образом я и узнала какую науку изучает дедушка.
На следующее утро, после завтрака с новообретённой семьёй, я поднялась в комнату, которая теперь получила официальный статус моей и села размышлять обо всём, что узнала.
Итак, в этом мире полноценно читать могут лишь книгочеи. Это довольно трудно, но вместе с тем и престижно. Книгочеи были востребованы как ассистенты-переводчики во многих областях.
Обычные же люди читать, и тем более писать, не умели - им это было просто ни к чему. Ремесла передавались из уст в уста, от мастера к подмастерью, учившемуся всему на практике. Так зачем же тратить время на чтение каких-либо книг с теорией?
Одни из немногих, кто обучался в Эллизиуме наравне с книгочеями, были целители. Им всегда приходилось изучать не только новейшие методики исцеления, но и те, что использовались столетия назад.
Болезни и эпидемии приходили и уходили, и могло статься так, что современники не знают правильного рецепта лечения. Необходимо было искать ответы в архиве - вдруг раньше сталкивались с подобным?
Кроме того, целительская практика была связана также с родством и кровавыми камнями. Чтоб определить личность пациента в таких случаях, как мой, необходимо было прочесть записанное под его кодом.
В подробности Ольрих не вдавался, да и я сама не лезла, чувствуя, что информации итак слишком много.
Зато эти два престарелых прохвоста - как назвала их Даниэла - получили хороший выговор за свои проделки с настойкой и последующей проверкой меня.
За обманом влитую настойку я могла так нажаловаться, что целителя понизили бы в ранге. А за согласие на проверку кровавым камнем когда я понятия не имела что это -могли понизить и дедушку. И это в лучшем случае!
Кровавый камень не был, конечно, незаконен, но прибегать к нему можно было лишь с согласия испытуемого и в самых крайних случаях.
- Но это и был крайний случай! - попытался оправдаться Ольрих.
Это же учёные, исследователи! А я - слишком интересный объект для изучения.
Жаловаться на них я, конечно, никуда не собиралась. А после бабушкиной выволочки, из-за которой они выглядели словно нашкодившие дети, я перестала и обижаться. В концеконцов, и сама могла так поступить на их месте - не спешила же я верить кому-то из них на слово!
Во время этого анализа происходящего и размышлений об устройстве нового мира, нашла в столе отца бумагу, перо и чернильницу, и стала машинально переносить мешанину из виденных мною символов на бумагу.
Пером, конечно, писать была не приучена, но это оказалось похоже на использование рейсфедера и туши. А уж в черчении и каллиграфии я знала толк.
Собственно за этим занятием меня и застал дедушка, после стука и разрешения вошедший в комнату.
Несколько мгновений он молча рассматривал подсыхающие чернила на листе.
- Где ты видела это?
Я изобразила как отдельные символы, виденные мной на вывесках города, так и их скопление, змеившееся по спине женщины, что приходила вчера к Людвигу.