Беды Университетской типографии не были чем-то из ряда вон выходящим. Государственная монополия в русском книгоиздательском деле давно уже стала серьезным тормозом для его дальнейшего развития. Феодально-чиновничий принцип организации и финансирования казенных типографий неминуемо вел к их полному краху. Так, с 1767 по 1773 г. «оставалась без употребления» типография при Артиллерийском и инженерном кадетском корпусе, оборудование которой пришло в крайнюю ветхость. Не многим лучше обстояло дело и в других «присутственных местах», по роду деятельности имевших собственные типографии.
Требования жизни вынудили правительство пойти на уступки частному капиталу в сфере, которую оно по идеологическим соображениям столь долго стремилось не выпускать из своих рук. Промежуточной формой между казенными и вольными стали типографии, сдававшиеся в аренду на обусловленный договором срок частным предпринимателям. Первой была отдана «в содержание» книготорговцу Иоганну Карлу Шнору типография Артиллерийского и инженерного кадетского корпуса. Около 12 лет, с 1773 по 1784 г. она переходила от одного арендатора к другому, пока со смертью последнего из них вообще не прекратила своего существования. В 1778 г. лифляндский уроженец Оттос Густав Мейер взял на откуп две Сенатские типографии — петербургскую и московскую. Слухи о выгодах вольного книгопечатания, несомненно, доходили до Хераскова. Они и подсказали ему выход из трудного положения, в котором находилась Университетская типография. Оставалось только продумать наиболее выгодные условия ее сдачи в наем и наметить кандидатуру будущего содержателя. Выбор пал на Новикова. Предложение приехавшего в 1778 г. в Петербург Хераскова принять в «содержание» Университетскую типографию не могло не увлечь Новикова. «Что касается до собственного моего побуждения к сему, — писал он впоследствии, — то, признаваясь искренне, скажу, что хотя любовь к литературе и великое в сем подвиге участие имела, но главнейшее побуждение было, конечно, гордость и корыстолюбие; ибо я видел, что типография была в крайне худом состоянии, и я, по знанию моему, надеялся в скором времени ее поправить и тем себя высказать»[63]. Конечно, это признание сделано в весьма специфической обстановке пыточного каземата и краски в нем явно сгущены, однако роль будущего законодателя литературного вкуса и крупного предпринимателя-мецената несомненно льстила самолюбию Новикова.
Серьезным доводом в пользу перемены места жительства были для Новикова не лишенные основания надежды на поддержку во всех его просветительных и филантропических начинаниях со стороны влиятельных московских сановников. Древняя столица с петровских времен превратилась в оплот дворянской фронды. Сюда удалялись на покой опальные временщики, здесь нашло для себя благодатную почву масонство. Екатерина II не любила шумный «азиатский» город и редко бывала в Москве; наместникам же императрицы волей-неволей приходилось приноравливаться к причудам местных вельмож, смотреть сквозь пальцы на их затеи.
Для того чтобы трезво оценить выгоды, ожидаемые от нового предприятия, Новиков в начале 1778 г. посвятил несколько недель знакомству с Университетской типографией. Результаты осмотра подтвердили его самые худшие подозрения, однако издатель не спасовал перед трудностями. Завершив в Петербурге все необходимые формальности, он навсегда переселился на родину и 5 июля подписал с Университетом контракт на 10-летний срок (с 1 мая 1779 г. по 1 мая 1789 г.), согласно которому обязался «в сие время привести типографию в наилучшее состояние как в рассуждении производства работ, так и чистоты печатания, и во все те десять лет содержать оную своим иждивением, делать вновь потребные вещи, переливать ветхие литеры, словом, производить все работы» [64].