Реальная жизнь современников Новикова была непохожа ни на волшебные вымыслы Виланда, ни на чудовищные мелодрамы Арно. Утопия, даже самая прекрасная, ненадолго занимает воображение читателя, тогда как повседневная действительность постоянно напоминает о себе. Английские писатели-сентименталисты XVIII в. первыми поняли, как важны для маленького человека уроки обыденной морали. Их романы стали в лучшем смысле этого слова учебниками нравственности для тысяч просвещенных европейцев. «Не буду я удивляться, — писал на страницах новиковского журнала И. П. Тургенев, — если и одна книга — „Кларисса“ и „Грандисон“ (С. Ричардсона — И. М.) — примечательному читателю более изрядных и благородных вольет чувствований, нежели полная библиотека нравоучительных сочинений»[109].
Новиков целиком разделял это убеждение, свидетельством чему могут служить напечатанные его иждивением автобиографический роман Т. Д. Смоллета «Похождение Родрика Рандома» (1788), «Повесть о Томе Ионесе, или Найденыше» Г. Филдинга (1787–1788) и печальная история «Вакефильдского священника» О. Голдсмита (1786). За внешней обыденностью сюжетов и непринужденной манерой повествования английских сентименталистов русский издатель сумел разглядеть глубину и тонкий психологизм авторских характеристик, «простой и привлекательный слог, изображение происшествий так, как оные случаются в общежитии, безо всякого романтического и сильного напряжения, здравые рассуждения и советы, трогающие картины превратностей жизни сей»[110].
«Семена самовластия и мучительства не распространяют никогда корня своего между людьми вольными», — писал Г. Брук, автор «английской» повести «Слабоумный вельможа», напечатанной на русском языке только в отрывках[111]. Художественная литература всегда была одним из самых могучих средств в борьбе с идеологией рабства и насилия, что не раз блестяще доказал Новиков умелым отбором для русских читателей произведений французских, английских и немецких просветителей.
Отечественная проза XVIII в. представлена в новиковском репертуаре двумя аллегорическими повестями М. М. Хераскова «Золотой прут» (1782) и «Кадм и Гармония» (1789), несколькими сентиментальными рассказами молодых писателей и многочисленными переизданиями «Живописца». Современная критика и читатели тепло встретили появление тоненькой книжечки «Разных повествований, сочиненных некоторою россиянкою» (1779) и «Утренников влюбленного» В. А. Левшина (1779), увидев в этих слабых ростках нового для русской словесности жанра задатки его будущих успехов. Та же «нежность» слога и «чистота» языка отличали чувствительный роман первой тамбовской писательницы Н. А. Нееловой «Леинард и Термилия» (1784), просто и безыскусственно рассказавший о судьбе двух несчастных влюбленных — жертв алчности и эгоизма родителей. Проклятия золоту, как символу многих несчастий, восторженные хвалы кротким поселянам и добродетельным царям надолго стали излюбленной темой русских писателей. Их можно найти и в наивных пасторалях юного автора «Непорочных забав» (1783), студента Московского университета М. С. Бенедиктова, и в утонченно-философских, пронизанных масонской символикой сочинениях маститого литератора М. М. Хераскова.
Издавая сатирические романы и сентиментальные повес+и, Новиков ориентировался на просвещенных читателей, число которых в России тех лет было сравнительно невелико. Главным же потребителем продукции его типографий — городскому мещанству, купечеству, малообразованным разночинцам — адресовались более доступные по форме, но не менее серьезные и поучительные драматические сочинения: тираноборческие трагедии, «слезные» драмы, комические оперы и бытовые комедии.
Классическая французская трагедия представлена в новиковском репертуаре всего лишь двумя, книгами: «Родогуной» П. Корнеля в переводе Я. Б. Княжнина (1788) и духовно близкой русским масонам «Афалией» Ж. Расина (1784). В 1786 г. Новиков переиздал девять трагедий А. П. Сумарокова, а несколько раньше напечатал «Идолопоклонников, или Гориславу» М. М. Хераскова (1782) и псевдоисторическую драму студента Московского университета Ф. П. Ключарева о мудром и гуманном киевском князе «Владимире Великом» (1779).
Гораздо более серьезный политический резонанс имели две тираноборческие трагедии Вольтера «Брут» (1783) и «Смерть Цесарева» (1787), изданные Новиковым незадолго до Великой Французской революции. Закон превыше монарха, а потому народ вправе свергнуть деспота, поправшего его права. Эта идея вдохновляла не только французского вольнодумца, но и его не менее знаменитого предшественника В. Шекспира, автора трагедии «Юлий Цезарь» (1787), блестяще переведенной на русский язык Н. М. Карамзиным. Не удивительно, что их пьесы в 1794 г. были сожжены московской полицией, разделив участь «Вадима Новгородского» Княжнина и радищевского «Путешествия».