Либеральный камуфляж первых лет екатерининского царствования позволил Новикову беспрепятственно выпустить в свет курс лекций профессора-масона Я. И. Шнейдера «Рассуждения на Монтескиеву книгу „О разуме законов“» (1782), а шесть лет спустя — острый политический памфлет давнего корреспондента русской императрицы И. Г. Циммермана «Народная гордость». Яркое выступление немецкого просветителя против национальной ограниченности и шовинизма несомненно встретило сочувственный отклик у русских читателей. Не мнимое благородство происхождения, не торжество грубой силы, а только успехи наук и искусств, гуманное и справедливое правление могли служить, по их мнению, законным основанием для патриотического чувства. «Я почитаю за республиканца, — писал Циммерман, — такого человека, который всему предпочитает любовь к своему Отечеству, законам и безмерную имеет ненависть к деспотизму»[121]. Эта формулировка гражданских добродетелей была настолько емкой и привлекательной для каждого просвещенного человека, что сама Екатерина II в письме Циммерману от 29 января 1789 г. поспешила объявить себя «республиканкой»[122]. Прошли четыре года, и Новикову пришлось открещиваться перед грозным Шешковским от этой «мерзкой книги» и делать вид, будто бы он никогда не имел о ней никакого представления. Трудно поверить его словам, вспомнив сколь горячо рекомендовались на страницах «Московских ведомостей» философские рассуждения Циммермана[123]. Французская революция внесла серьезные коррективы в политику русского правительства.
Судя по характеру вопросов Шешковского, издание книги Циммермана, напечатанной без указания фамилии автора, притом в переводе с французского языка, первоначально инкриминировалось Новикову как одно из тягчайших преступлений. Дальнейшее следствие показало полную несостоятельность попыток обвинить издателя в сочувствии якобинцам, и Екатерина, как не раз уже бывало, постаралась забыть этот досадный для нее эпизод.
Поиски позитивной политической программы не ограничились у Новикова изданием сочинений историков и юристов. Воздавая должное мудрым законодателям прошлого, он понимал, как далеки были от идеала рабовладельческие республики и могущественные империи, где по прихоти судьбы на смену просвещенному монарху приходил жестокий деспот. Царство разума и добра казалось недостижимым в реальной действительности, и все-таки воображение мыслителей упорно искало пути к раскрепощению духовных и производительных сил общества. За четверть века своей издательской деятельности Новиков напечатал полтора десятка социально-философских утопий. Самыми интересными среди них по праву следует признать аллегорическую повесть немецкого писателя-масона Г. В. Бериша «Путешествие добродетели» (1782) и вымышленное жизнеописание афинского сенатора «Аристид, или Истинный патриот» (1785). Политические идеалы авторов этих книг на первый взгляд не отличались особой оригинальностью. Страстные филиппики против деспотизма, хвалы просвещенной монархии и «святой вольности» давно уже стали привычными русским читателям. Своеобразие общественной позиции Бериша и его анонимного единомышленника проявилось прежде всего в их отношении к официальной религии. Как истинные масоны, они гневно ополчились против двух самых страшных врагов человечества — атеизма и суеверия. Проповедь «внутренней» церкви и единобожия, нападки на алчных и невежественных «жрецов» явно пришлись не по нраву духовным цензорам. Екатерина не запретила «Аристида», как предлагал архиепископ Платон, однако стремление неизвестного автора противопоставить тружеников-крестьян тунеядцам в коронах и рясах едва ли осталось незамеченным властями и читателями[124]. «Человек, полезнейший в государстве, — писал философ-масон, — есть тот, который вместо одного произведет два колоса… Ты не сыщешь в целом свете единого земледельца, который бы когда-нибудь вредил своему Отечеству своими трудами, а тысячи государей, полководцев и жертвоприносителей обагрили мир своим примером и обременили своими действиями»[125]. Не удивительно, что человек столь радикальных взглядов в принципе признавал за народом право изгонять дурных царей.
124
Прочитав «Аристида» в 1798 г., читатель-масон Петр Сафронов записал на последней странице книги: «Мысли прекрасны, перевод плох» (ГПБ, шифр: 18.261.644).