Обыск в новиковских книжных лавках не оправдал ожиданий его врагов. Трудно теперь сказать, Новиков ли успел подготовиться к приходу полиции, или руководивший обыском московский прокурор А. А. Тейльс не захотел губить старого приятеля, однако ни одно издание, напечатанное в тайной масонской типографии, в руки властей не попало. Посылая 1 января 1786 г. графу А. А. Безбородко составленную Тейльсом опись книг, продававшихся у Новикова (все они, как выяснилось, прошли цензуру), московский главнокомандующий Я. А. Брюс ядовито, хотя и не очень грамотно, писал: «Ваше сиятельство из розписи книг изволите усмотреть, что величайшее число книг сенсированы духовными, но видитца мне, что наши духовные с вашими не единомыслены, и что из них один находит для просвещения, то другой — для розвращения»[172].
Приняв у полиции новиковские книги, Платон поручил их рассмотрение архимандриту Богоявленского монастыря Серапиону и проповеднику Славяно-греко-латинской академии Моисею (Гумилевскому), ученым богословам, «кои своим просвещением и честностию нравов сию доверенность заслужили». В середине января 1786 г. императрица получила от него донесение об «испытании» Новикова в вере. Московский архиепископ не скрывал свои симпатии к мастеру Коловиону. «Я, одолжаюсь по совести и сану моему донести тебе, — писал он Екатерине II, — что молю всещедрого бога, чтобы не только в словесной пастве, богом и тобою мне вверенной, но и во всем мире были христиане таковые, как Новиков». Платон горячо одобрял похвальное стремление издателя содействовать просвещению своих соотечественников, откровенно признавался в том, что не берется судить о столь малознакомом ему предмете, как масонство, и в заключение письма гневно ополчался против высоко чтимых императрицей Вольтера и Дидро[173].
Такой поворот событий никакие устраивал Екатерину. Поняв, что строптивый архиепископ не хочет стать послушным орудием ее воли, она приказала 23 января 1786 г. московскому губернатору П. В. Лопухину допросить Новикова в губернском правлении. Вопреки ожиданиям императрицы, грозные окрики полицейских чиновников не произвели впечатления на издателя. Он решительно отказался признать себя преступником и сеятелем «нового раскола», заявил, что «все печатанные книги» из «его типографии были представляемы им для рассматривания определенным от правительства цензорам, по дозволению коих и печатал, почитая, в рассуждении их одобрения, полезными, и при печатании книг другого никакого намерения не имел, кроме приобретения прибыли»[174].
Рассмотрение новиковских книг затянулось чуть ли не на два месяца. Все это время книжные лавки Новикова были запечатаны полицией. Казалось бы, Екатерине следовало дождаться отзыва Платона о книгах прежде, чем продолжать борьбу с Новиковым. Однако она предпочла не терять времени. 20 января по ее распоряжению Московская управа благочиния потребовала у всех владельцев вольных типографий подписку в том, что они обязуются под страхом сурового наказания не печатать никаких книг без одобрения духовной и светской цензуры[175]. Одновременно с этим правительство приняло экстренные меры по усилению цензурного надзора над петербургскими и провинциальными типографиями. Отныне каждая книга, издаваемая в столице, должна была получить одобрение одного из пяти духовных цензоров — архимандритов Воскресенского монастыря Аполлоса, Казанско-Спасского — Гедеона, Вяжицского — Иннокентия, Кириллова — Николая и Сергиевой пустыни — Макария [176].