Как и следовало ожидать, поиски издателей и распространителей старообрядческих книг велись полицией только ради проформы. Ни для кого не было секретом, что самыми опасными врагами веры и престола, с точки зрения императрицы, являлись московские масоны. Поэтому духовные и светские чиновники справедливо расценили екатерининский указ как необходимость изобличить и сурово покарать этих новоявленных сеятелей смуты. Поручив одним из первых предписание Синода об освидетельствовании типографий и книжных лавок, московский главнокомандующий П. Д. Еропкин тут же вызвал к себе духовных цензоров для передачи необходимых полномочий и инструкций, а через неделю, 9 августа 1787 г., назначил им в помощь, по рекомендации местного полицмейстера П. П. Годеина, самых опытных сыщиков — пристава уголовных дел Управы благочиния надворного советника Жилина и уездного стряпчего Кузьмина. Целых два месяца никто в Москве не торговал книгами. Лавку за лавкой, дом за домом тщательно обыскивали екатерининские цензоры. В Управу благочиния свозились горы конфискованных книг. Судя по отчету Еропкина, московская полиция изъяла в октябре 1787 г. из обращения более 300 изданий на общую сумму 106 237 руб[185].
Материальный ущерб, нанесенный полицией Новикову и его комиссионерам, значительно превышал стоимость конфискованных по указу Екатерины II книг. Несколько месяцев московские типографии и книжные лавки практически не приносили никаких доходов своим владельцам, обязанным, невзирая на это, своевременно расплачиваться с кредиторами. Хаос и запустение царили в типографиях, книжная торговля пришла в упадок. «Вчерась, — сообщал приятелю о печальном положении дел у Новикова один из его активнейших сотрудников — М. И. Веревкин, — получил я письмо от бывшего у меня писца, что ныне корректором в Университетской типографии. Пишет он ко мне от имени командира своего г-на Новикова, между прочим, вот что… По именному указу всякие такие книги, где только есть слово „бог“, конфискуются, следовательно, и магазины с книгами в таковой сумятице, что никто не знает, где какую книгу сыскать. Почему и просит меня г-н Новиков дать ему время в рассчете со мною и в деньгах и в книгах, мне получить от него следующих»[186].
Как видно из слов Веревкина, московские цензоры отнеслись к своим обязанностям формально, занося в разряд «сумнительных» чуть ли не все светские издания сочинений духовного характера, попадавшие им в руки. Знакомство со списком изъятых полицией книг, посланным Еропкиным 28 октября 1787 г. в Синод, явно разочаровало императрицу. Ставленники Платона либо не поняли, либо не захотели понять смысла ее распоряжений. Вместо того, чтобы организовать поиски запретных мистических сочинений и изданий тайной масонской типографии, они истратили массу времени и сил на конфискацию вполне невинных азбук и словарей, творений отцов церкви и сборников духовных стихов Ломоносова и Сумарокова.
Петербургские цензоры — архимандрит Юрьева монастыря Афанасий и ректор Александроневской семинарии Иннокентий — проявили еще более странную нерасторопность. «Тщательно» обыскав с полицейскими приставами книжные лавки давних новиковских комиссионеров К. В. Миллера, С. Бунина, М. Овчинникова и И. Глазунова, они обнаружили у них только одну (!) действительно мистическую книгу — трактат Д. Мейсона «Познание самого себя» (М., 1783)[187].
Вести с мест тоже не радовали Екатерину II. Провинциальным цензорам не удалось обнаружить ни одной запретной книги ни на Брянщине, ни в Олонецкой губернии. Столь же безрезультатными оказались поиски масонских сочинений в Вологде и Перми, Туле и Твери, Смоленске и Тамбове, хотя именно здесь новиковские издания получили наиболее широкое распространение.
Полную беспомощность и некомпетентность екатерининской цензуры продемонстрировали обыски в книжных лавках Поволжья. Среди десятков книг, конфискованных у костромских, ярославских, ростовских и нижегородских купцов, только одна — «Образ жития Енохова» (1784) — впоследствии была запрещена Синодом[188].
185
ЦГАМ, ф. 16, оп. 1, д. 357, л. 12 об. С 3 августа по 8 октября 1787 г. в Москве были запечатаны полицией все типографии и 27 книжных лавок (там же, л. 9, 15–18, 22–23).
187
Ленинградский государственный исторический архив (далее: ЛГИА). ф. 19, оп. 1, д. 13627, л. 7–9, 17–21.