У русской императрицы были причины опасаться покушений и заговоров. 1 марта 1792 г. скоропостижно и при загадочных обстоятельствах умер австрийский император Леопольд II. Через несколько дней в Петербург приехал из Стокгольма курьер с известием о том, что на балу смертельно ранен офицером-республиканцем один из активнейших организаторов интервенции против революционной Франции — шведский король Густав III. Ужас, обуявший европейских монархов, был так велик, что чувствительная португальская королева сошла с ума от страха. Екатерина II изо всех сил пыталась сохранить хотя бы внешне присутствие духа. Однако с каждым днем ей все труднее это удавалось. В мрачном безмолвии застыли у дворцовых ворот усиленные караулы, опустели приемные залы, разом одряхлевшая Екатерина подозрительно вглядывалась в привычные лица и чуть ли не в каждом видела заговорщика. «Я боюсь одуреть по милости событий, которые так сильно потрясают нервы, — жаловалась она своему давнему заграничному агенту барону Гримму. — Якобинцы всюду разглашают, что они меня убьют, и даже отправили троих или четверых людей для этой цели. Мне с разных сторон присылают их приметы… — Мэр [Парижа] Петион уверял, что к первому июня я уже буду на том свете»[227].
В минуту слабости она, «смирясь» с судьбой, составляла на «закапанных» слезами бумажках мелодраматические проекты завещания… и тут же отдавала полиции строгие приказы о розыске таинственного кандидата в цареубийцы Бассевиля.
Итак, все возможные меры были приняты: пограничные заставы усилены, караулы в дворцовых городах утроены, все трактиры и гостиницы для приезжих наводнены шпиками и полицейскими. И все-таки Екатерина II не знала ни минуты покоя. Ее страшила измена…
Императрица ненавидела и боялась сына. Убив отца Павла руками фаворита, преступная мать узурпировала права восьмилетнего сына на престол и навсегда постаралась отстранить его от государственных дел. Полуузник, полусюзерен игрушечного «царства» — Гатчины, полководец «потешной» армии, истеричный цесаревич к сорока годам растерял все лучшее, что было заложено в его ум и душу учителями. Любая не санкционированная Екатериной попытка проникнуть сквозь невидимую стену, которой она окружила Павла, приравнивалась к государственному преступлению. Поэтому очередной донос П. А. Алексеева о попытках масонов найти себе покровителя в лице цесаревича окончательно решил судьбу Новикова.
13 апреля 1792 г. Екатерина II отдала распоряжение Прозоровскому произвести обыск в московских домах издателя и в его подмосковном имении. Формальным основанием для того послужило появление в продаже популярного старообрядческого сочинения Андрея Денисова «История о отцах и страдальцах Соловецких», напечатанного в неизвестной типографии. Подозрение, якобы, пало на Новикова. Трудно было найти более смехотворный предлог для расправы с неугодным издателем. После ареста Новикова Екатерина даже не пыталась выяснить, кто же на самом деле напечатал книгу Денисова.
Нет, не приверженцы древлеправославной веры беспокоили Екатерину! Ее указ был всего лишь сигналом для Прозоровского, что давно разработанный план «уловления» Новикова вступает в силу. «Найдется ли у него такая книга [т. е. „История“] либо другие, ей подобные, — гласило распоряжение императрицы, — и то и другое будет служить достаточным обвинением… и в таком случае не только лишается он права содержания типографии, как преступивший изданные от нас повеления… но подвергается конфискации всех таковых книг и литер, а сверх того и должному по законам ответу и взысканию; чего ради и подлежит самого взять под присмотр и допросить о причине такового запретного поступка»[228].
Шпионы Прозоровского поработали на славу. Как и следовало ожидать, полицейские чиновники не нашли у Новикова «Истории о отцах и страдальцах», зато почти во всех его книжных лавках, на складах и в библиотеках обнаружены сотни экземпляров запретных мистических сочинений. Одно это могло служить достаточным основанием для придания издателя суду.