11 февраля 1793 г. Екатерина II приказала «предать огню все без изъятия» запрещенные книги, «не взнося и к нам экземпляров», а остальные передать духовной академии и Университету[246]. Распоряжениями А. А. Прозоровского директору Московского университета И. И. Мелиссино и епископу Дмитровскому Серапиону предписывалось назначить пять цензоров для рассмотрения книг в библиотеках Гендрикова дома, людей «способных к тому и надежных, которые бы не были заражены сектой так называемых мартинистов»[247]. Казалось бы, кандидатуры профессора всеобщей истории Иоганна Виганда, университетского библиотекаря И. А. Гейма, протоиерея Никитской церкви на Басманной Иоанна Иоаннова, священника Мароновской церкви в Старых Панех, в прошлом учителя греческого и еврейского языков в Заиконоспасской академии Симеона Григорьева и преподавателя той же Академии Николая Иоаннова вполне отвечали этим требованиям. Однако, на всякий случай, Прозоровский поручил 24 марта 1793 г. надзор за ними специально выделенному полицейскому офицеру капитану Ивану Дессеньеру [248].
Московский главнокомандующий торопил цензоров: ему не терпелось поскорее донести императрице об уничтожении крамольных книг. Малопочтенное занятие, необходимость в запущенном доме разбирать горы книг тяготили цензоров, и они работали спустя рукава. Едва ли по душе была роль инквизитора профессору Виганду, судя по отзывам современников, мягкому, доброжелательному человеку. В июне 1793 г. он оставил Московский университет и избавился от обязанностей цензора. По-видимому, неловко себя чувствовали в роли пособников палачей Новикова и его бывшие сотрудники — Иоанн Иоаннов и назначенный вместо Виганда профессор А. М. Брянцев. Не случайно Прозоровскому пришлось напомнить цензорам об их обязанностях: «От господина полицмейстера уведомляюсь я, что вы, окончив разбор книг в двух горницах, более разбирать отказываетесь тем, что я предписал разобрать только две библиотеки; то я весьма удивляюсь, что ученые и умные Люди таковое делают толкование слову, будто две библиотеки значут две горницы, ибо и одна библиотека может занимать несколько горниц. В рассуждении чего предписываю вам разбирать все книги в том доме, не только в горницах, но и в погребах, какие есть, не исключая из них ничего, даже и манускриптов, на основании данных Вам инструкций, а которые разобраны, оным реестр представить ко мне, а прочим представить по окончании вашего разбора»[249].
К осени 1793 г. цензоры с горем пополам закончили работу. Реестры книг, подлежащих как сожжению[250], так и передаче в Заиконоспасскую академию и Университет[251], составлены ими на крайне низком даже для того времени библиографическом уровне. А ведь среди них был высококвалифицированный библиотекарь И. А. Гейм, да и остальные цензоры несомненно умели работать с книгой. Московский главнокомандующий остался очень ими недоволен. Когда в апреле 1794 г. в Гендриковом доме была найдена новая палата с книгами, которая при первом осмотре не была отперта, Прозоровский, призвав снова цензоров, обратился к ним с грозным предупреждением: «Я при сем случае долгом поставляю напомянуть вам цензировать книги с всеприлежнейшим вниманием, как от каждого требует верноподданический долг. Из книг, вами непризнаных за непозволенные, трагедия (Вольтера) „Смерть Кесарева“ (М., 1787) весьма недостойна существования»[252]. Вслед за тем, 23 апреля 1794 г., главнокомандующий предписал, «чтобы в число вредных книг отложили книгу под названием „Размышления о делах божиих“ (Ч. 1–4. М., 1787–1788), также и две трагедии под названием: первая „Смерть Цесарева“ и вторая „Юлий Цесарь“ (трагедия В. Шекспира. М., 1787) [253]. Так, в годы, когда слово „цареубийство“ приводило в трепет монархов, был уничтожен один из лучших переводческих опытов Карамзина. Больше повезло религиозно-назидательному журналу „Размышления о делах божиих“. Об этом свидетельствует распоряжение Прозоровского, направленое им 22 июня 1794 г. Д. А. Олсуфьеву и А. П. Курбатову: „По причине, что цензоры, разбиравшие книги в доме Новикова, книгу под названием „Размышления о делах божиих“ в одной палатке поместили в число мистических книг, то отдана она была, как вам известно, прежде назначенному для рассматривания книг цензору церкви Трех святителей Прокопиеву для лучшего о содержании ее удостоверения, и сей протоиерей одобряет ее, яко книгу, к пользу относящуюся; почему и предписываю вам сию книгу, сколько у кого отобрано было, возвратить хозяевам“»[254].
251
См. каталоги книг, передавшихся в Заиконоспасскую академию из 1, 2, 3–4 и 5 палат Тендрякова дома: ЦГАМ, ф. 16, оп. 29, д. 64, л. 216–221, 222–224, 225–229, 230–233. Каталог книгам 1 палаты, передававшимся в Университет, был составлен И. Вигандом и И. А. Геймом, 2 и 3 палат — И. А. Геймом, 4 и 5 палат — А. М. Брянцевым; там же, л. 234–247 а, 2476-251, 252–257, 258–261, 262–274.
253
Там же. — См. письмо директора Московского университета П. И. Фонвизина к А. А. Тейлъсу от 30 апреля 1794 г. — ЧОИДР, 1871, т. 3, отд. V, с. 47–48.