Монотонной чередой тянулись бесконечные дни заточения. Единственной книгой, которой разрешали пользоваться заключенным, была Библия, но ее Николай Иванович и так знал наизусть.
Оставалось искать покоя и бодрости только в своей душе, в воспоминаниях о невозвратимом прошлом, о милых сердцу друзьях, о несчастных детях. Каждый новый восход напоминал узнику о том, что он может стать последним в его жизни. И все-таки Новикову суждено было пережить своих палачей.
6 ноября 1796 г. скоропостижно скончалась Екатерина II, а через три дня Новиков покинул Шлиссельбургскую крепость. Полторы тысячи мрачных дней и ночей провел он в ее стенах. 87 узникам, брошенным в застенки ненавистной матерью, возвратил свободу дождавшийся часа отмщения Павел. Тоска по родным и близким людям гнала Коловиона домой. «Он прибыл к нам 19 ноября, поутру, дряхл, стар, согбен, в разодранном тулупе, — вспоминал друг Новикова С. И. Гамалея. — Доктор и слуга крепче его. Некоторое отсвечивание лучей небесной радости видел я на здешних поселениях, как они обнимали с радостными слезами Николая Ивановича, вспоминая при этом, что они в голодный год великую через него помощь получили; и не только здешние жители, но и отдаленных чужих селений… Сын в беспамятстве побежал, старшая дочь в слезах подошла, а меньшая нова, ибо она не помнила его, и ей надобно было сказать, что он ее отец»[274].
Поток благодеяний, излившийся на русских масонов с воцарением нового императора, казалось бы, должен был возродить к новой жизни недавнего шлиссельбургского узника. Однако милостивая аудиенция Павла не слишком обрадовала Новикова. Он уже сполна испытал на себе справедливость любимой в юности поговорки: «близ царя — близ смерти». Да и милость царя была недолгой. Ни государственной службы, ни возмещения огромных убытков, понесенных по вине правительства, Новиков не получил. Правда, указом императора от 11 ноября 1796 г. ему вернули остатки движимого и недвижимого имущества (дома и книги), ранее переданного Московскому приказу общественного призрения[275], однако согласно новому царскому распоряжению от 10 апреля 1797 г. все это пошло на уплату казенных и частных долгов издателя[276]. Вскоре выяснилось, что деньги поступают кредиторам слишком медленно. Рассмотрев их жалобы, Павел распорядился 9 июля 1797 г. «не освобождать от поручительства тех, которые в исправном платеже занятой Новиковым из Воспитательного дома суммы с процентами поруками подписались, и в случае недостатка на платеж того долгу одного Новикова имения употребить в продажу на недостающее число имение поручителей»[277]. Угроза разорения вновь пробудила угасшее с годами чувство неприязни к мастеру Колов иону его былых компаньонов[278].
Как показали дальнейшие события, они напрасно волновались, к 5 октября 1797 г. долг Новикова Воспитательному дому был полностью выплачен, а спустя полгода — и ростовщические проценты, возросшие до 70 тыс. руб. за время шлиссельбургского заточения издателя[279].
Покончив расчеты с казной, Новиков поручил удовлетворить претензии частных кредиторов своему старому другу и компаньону Г. М. Походяшину. Это оказалось далеко не простой задачей. После многих мытарств, испробовав чуть ли не все способы к скорейшей распродаже новиковских книжных «залежей», оценивавшихся в 400 тыс. руб., предприимчивый купец задумал организовать в Москве беспроигрышную лотерею. Приобретая билет стоимостью в 10 рублей, каждый из 35 тысяч ее участников имел шанс стать счастливым обладателем огромной библиотеки. Нам неизвестно точное число искателей «фортуны», поддавшихся на уговоры Походяшина, однако его предприятие, по-видимому, имело успех. Не случайно сразу же по завершении лотереи Новиков в последний раз попытался вернуться к активной общественной деятельности, предложив на торгах за содержание Университетской типографии ежегодную плату в 11 тыс. руб.[280] К сожалению, его конкуренты оказались богаче и влиятельнее.
Распростившись навсегда с любимым делом, владелец разоренной усадьбы и полутораста крепостных душ доживал свои дни в борьбе с долгами, нищетой, болезнями. Редкие гости, заезжавшие в Авдотьино «на поклон» к патриарху русского масонства, удивлялись его стоическому смирению и мистической самоуглубленности[281]. Обстоятельства сложились так, что задолго до смерти Новикова, мирно скончавшегося на 74-м году жизни, русское просвещение потеряло одного из деятельнейших своих тружеников.
275
Орловская деревня Новиковых (село Вышневец Мценской округи, 98 душ) была продана с аукционных торгов в августе-октябре 1796 г. (Московские ведомости, 1796, № 65, 13 августа, разные известия, с. 1209).
276
Долг Новикова Московскому Воспитательному дому составил к I июля 1797 г. огромную сумму — около 150 тыс. руб.
279
На уплату долга ушли 15969 р. 40 к., вырученные за продажу орловской деревни Новикова, арендная плата «за отдачу в наем покоев в его домах» и выручка за проданные книги (3082 руб. 89 к.), 15990 р., взысканные по векселю с должницы Типографической компании — графини А. Р. Чернышевой, и облигация А. Ф. Ладыженского на 50 тыс. руб. (ЦГАДА, ф. 1239, оп. 1, д. 54741, л. 1). В апреле 1798 г. была продана за 10870 р. знаменитая масонская аптека, в июле — за 50 тыс. руб. — Гендриков дом, кроме того 21 500 руб. принесла Приказу оптовая торговля новиковскими книгами.
280
Лонгинов М. Н. Новиков и Шварц: Материалы для истории русской литературы в конце XVIII века. — М. 1857, с. 41.
281
Иванчин-Писарев Н. Д. Нечто о Н. И. Новикове. — Отечественные записки, 1840, т. 8, смесь, с. 6–7.