Нагая лопи
Путешествие вязальщицы в Исландию
Меня предупреждали насчет наготы. Это же Исландия, в конце концов, страна викингов, вулканических горячих источников и точных копий Клаудии Шиффер. Если ты ростом метр семьдесят пять и весом не больше пятидесяти двух килограммов, с идеальным цветом лица и телом, не подверженным влиянию гравитации, почему бы не раздеться догола и не прыгнуть в бассейн?
Этот примечательный пункт как-то затерялся в увлекательном недельном плане путешествия среди обнимашек с пряжей и боданий с овечками, и я позволила себе не думать, что рано или поздно это должно произойти, как удаление того самого зубного нерва, из-за которого приходится жевать на одной стороне.
Вот так, сонная, но переполненная оптимизмом, ясным сентябрьским утром я приземлилась в Исландии, как раз когда солнце едва выглянуло из-за горизонта. Сразу после прохождения паспортного контроля я попала в объятия Рагнхейдур Эйриксдоттир,[14] которая более известна американским вязальщицам как Рагга. На протяжении нескольких лет эта харизматичная женщина – преподаватель вязания, дизайнер, а еще медсестра психиатрического отделения, популярная журналистка, ведущая на радио и телевидении и просветитель в вопросах сексуального воспитания – приводила постоянный поток вязальщиц на свой остров. Наконец, после более года ожидания, настала моя очередь.
Довольно скоро мы уже были в пути, яркий утренний свет подсвечивал трещины на лобовом стекле машины Рагги. На зеркале заднего вида болтался крошечный свитер ручной вязки – исландская версия «пушистых игральных кубиков» или освежителя воздуха с запахом сосны.
Аэропорт находится почти в пятидесяти километрах к юго-западу от Рейкьявика. На самом деле никакого города там нет. Просто аэропорт, открытое пространство и ощущение, что приземлился на отдаленной заставе. Неподалеку я приметила унылую группу приземистых зданий – представьте, что ИКЕА спроектировала тюрьмы 1970-х годов, – которые оказались старой базой НАТО. Когда базу закрыли, взлетно-посадочная полоса стала новым аэропортом.
Практически половина острова – это поля из лавы, а дорога в Рейкьявик проходит прямиком через них. Гладкая полоса асфальта тянется через нечто, похожее на противень с шоколадными пирожными, которые кто-то пытался разрезать, прежде чем они остыли. То тут, то там, тонкий слой неоново салатового мха оживлял пейзаж.
Когда ландшафт изменился, я поняла, что приехала в Рейкьявик, и на меня не снизошло прозрение. Лишь чуть больше машин, дорожных знаков и зданий. На перекрестках появились светофоры. Слева от нас, рядом с заводом по производству майонеза, располагалось предприятие по переработке бекона, или, как сказала Рагга, – фабрика сэндвичей с беконом. Справа показались возвышения аккуратных, ухоженных жилых комплексов, чуть более веселая, более зеленая версия Дейли-сити, мимо которого проезжаешь по пути в Сан-Франциско.
И тут я увидела высокий зазубренный шпиль – нечто среднее между мормонским храмом и ледяными пещерами в оригинальном фильме про Супермена. Это была лютеранская церковь – самая большая в Исландии и шестое по высоте архитектурное сооружение в страны, ее строительство началось в 1937 году и завершилось в 1986 году. Когда находишься в Рейкьявике, то быстро привыкаешь ориентироваться по шпилю.
Рагга сказала мне, что это Хадльгримскиркья.
«Как-как?» – переспросила я.
«Хадльгримскиркья», – медленно произнесла она.
Я попыталась повторить звуки, которые только что слетели с ее губ. Она рассмеялась, покачала головой и повторила: «Хадль… грим… скир… кья…»
У меня хороший слух, и я полагала, что смогу выучить несколько ключевых слов, чтобы было проще общаться. Но ошиблась. Исландский язык – эта великолепная, богатая, сложная, абсолютно непролазная мешанина древнескандинавских звуков – уходит корнями к первым поселенцам острова в девятом веке. Смутно знакомые гласные и согласные перемежаются гортанными звуками, тихим свистом и раскатистыми трелями – звуками, которые, кажется, невозможно издавать человеческим ртом. А на письме он выглядит так, будто кошка случайно прошлась по клавиатуре.