"Самой желанной девушке на свете!"
Десять дней, которые потрясли мир. Вроде бы именно так называлась позабытая всеми книга о революции? Десять дней, которые потрясли мир Арины, оборвались в субботу после обеда.
ОН НЕ ПОЗВОНИЛ!!!
Внутри раскручивалась, набирая обороты, колоссальная воронка - изматывающая бесцветная пустота, жаждущая заполнения.
- Как он мог? Просто перестать звонить. После ТАКИХ слов. Как?
Арина изводила себя бесконечными монологами и воспоминаниями. Федор был рядом с ней каждую секунду. Его голос, взгляд, запах...
Федор.
Снова и снова.
С края бездны пальцы соскользнули.
Нет не удержаться, поздно, поздно.
Предали.
Продали.
Обманули.
Сверху равнодушно смотрят звезды.
Бросили и подтолкнули к краю,
К жесткой очевидности финала.
Брошенные куклы умирают.
Не ужель я этого не знала?
Банальные стихи одной из местных "поэтесс", над чьей популярностью Арина безмерно потешалась... Строчки ожили и замаршировали по пересохшему, каменному руслу (всего день-другой назад, бывшему глубокой и чистой рекой, несущей воды вдоль цветущей долины мечты). Большая сильная рука подняла ее на огромную высоту. И, перевернувшись, сбросила. Она падала бесконечно. Ночью брела по темным подземельям, спускалась все глубже по грязным ступеням, задыхаясь от спертого воздуха и собственных проглоченных слез. Чья-то злая воля гнала ее вниз, дальше к неотвратимой концовке.
Как-то обреченно и тихо она пережила понедельник, вторник, среду, четверг и пятницу. Думая, что ей станет легче одной, без тяжелого взгляда, воспрявшей Дины Петровны, без снабженца Коли, откровенно "клеящего" свежую жертву, без плоских шуток сослуживцев. Она стянула лицо в замерзшую гримасу улыбки. Не позволяя себе сутулиться и задумываться за столом, переделала груду (целую пирамиду Хеопса!) бессмысленных дел, разобрала и пометила разного вида значками завал, пылившийся в углу и пугающий коллег. Хотелось выйти из кабинета последней. Пружина сжималась все туже и туже. Арина мерзла, казалось, что кости сделаны изо льда, и холод расходится от них, заполняя тело. Пальцы сводило судорогой. И невозможность, чудовищность самой мысли о том, чтобы бросить бабушку, мешала ей лечь в постель и больше не шевелиться. Вообще. Перестать существовать, исчезнуть, уйти, нырнуть внутрь жадной смердящей пасти, распахнутой за спиной.
Она попеременно то жутко ненавидела старушку, то была к ней безразлична. Стрелка барометра упала до крайней отметки.
В субботу Арина закрылась в ванной. В попытке дать волю слезам. Даже воду включила, как давным-давно в "чудесные" школьные годы. Бесполезно. Уронив голову на руки, она просидела несколько часов и не заметила этого. Время замерзло, остекленело и разбилось на тысячи острых осколков: бери любой и пользуйся как бритвой.
ОН НЕ ЗВОНИЛ
Хуже этого не было ничего.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Доктор Время
Кто познал нежность, тот отмечен. Копье
Архангела пронзило его душу. И уж не будет
душе этой: ни покоя, ни меры никогда!
Фаина Раневская
В воскресенье утром Арина поскользнулась и ударилась лбом о косяк, в обед опрокинула на грудь, живот и колени кастрюльку почти кипящего супа. Вздулись пузыри. Острая сильная боль ненадолго привела ее в чувство. Она встала под холодный душ. Дикий метод, подсказанный Аленой пару лет назад. Намазалась остатками облепихового масла. Натянула трусики. Выругалась.
На ум пришла цитата из Дань Шеня:? " Отдавая - делай это легко. Теряя - делай это легко. Прощаясь - делай это легко".
Я не могу! Можешь! Но всплеска решимости хватило на четверть часа (потраченных на бабушку), а после отчаяние навалилось и стало раздирать душу когтями втрое сильнее..
Моя попытка быть счастливой.
Аут! Фальстарт! Офсайд!
Глупой была, я знаю, милый.
Заступ! Вес не взят!
Что же теперь? Рифмую избито:
Кровь. Любовь. Вновь.
По нежной ладони - бейсбольной битой.
Молчание жестче слов.
Котенок памяти очумевший,
Тычется в ножку стола.
Я не умею быть потерпевшей.
That s all. Такие дела.
Арина съежилась под одеялом. Завтра с утра вставать и идти на работу. Ни за что. В коротком и беспокойном сне смерть пригрезилась стройной девушкой с одухотворенным прекрасным лицом. Она протягивала к Арине белую душистую ладонь и манила за собой. Сочувствие и понимание вздрагивали в уголках губ, сложенных в кроткую улыбку. Шевелились и переливались складки длинного платья.
- Рина!
- Рина!
- Рина!
Бросилась к телефону, упала с дивана, окончательно проснулась, схватила трубку, уже понимая, что никто не звонит, так остатки кошмара, очередная шиза, не более того.
- Да!
- ...
- Почему вы молчите? Алло?
Гудков не было. Трубка дразнила пугающей тишиной.
- Да?
- ...
- Ты?
- ...
- Ты?!
- ...
Что треснуло, звякнуло, и молчание потонуло в торопливых: ПИП-ПИП-ПИП-ПИП... Арина села на полу, подобрав ноги, закусила губу и вдруг разразилась неудержимым потоком слез. Разумеется, это решительно ничему не могло помочь. Православная вера и та учит, что отчаиваться - грех. Разумеется. Но Арина поскуливала, тихонько, чтобы не пугать старушку, часами. Обычно по ночам. Днем она еще держалась. Дина Петровна не успела закрутить даже плохонькой интриги на предмет изгнания строптивой Родионовой из коллектива. Арина уволилась по собственному желанию накануне Нового года...
"... Бунтаро работал целый день, захваченный смирением физического труда..." Ну, или почти так. Арина вспоминала этот эпизод из саги Д. Клавела бесчисленное число раз. Свирепый самурай и тот не гнушался простой работы, подчиняясь церемониалу классической чайной церемонии. Что уж нам грешным? Впрочем, все было чистой воды притворством. Никто не гнал ее мыть полы в гимназии. Сама напросилась. Родители складывались и платили по восемьдесят рублей в месяц за уборку каждого класса. Арина приходила к семи вечера и успевала до полуночи вылизать десять кабинетов. Полчаса на каждый. Почти что рекорд, если учитывать отменное качество. Учителя заметили аккуратность новенькой. Завуч попросила по субботам наводить глянец на ее квартиру. Засверкали стекла, люстры и зеркала. Воспряли духом и зацвели комнатные растения. Отглаженное постельное белье ровными стопками загрузилось в недра комода. Постепенно круг обязанностей Арины рос. Муж Людмилы Георгиевны был большим человеком и не жалел денег на прихоти и капризы единственной женщины, которую уважал, любил, ценил и боялся. Арина стала проводить дома у Семеновых все выходные. Молчаливая, замкнутая служанка нравилась семье.
- Арина, мы добавим тебе еще рублей двести, займись нашей одеждой. Постирать. Погладить, а?
- Я не успеваю.
Это не было попыткой набить цену. Арина сознательно не оставила себе ни единой свободной минуты.
- А сколько ты зарабатываешь в гимназии, если не секрет?
- Восемьсот.
Речь, естественно, шла о рублях.
- И триста пятьдесят у нас. Негусто.
Арина промолчала. Пару месяцев назад она ухитрялась существовать на меньшую сумму (пенсия бабушки и время от времени выдаваемая на заводе зарплата). Вытирая тарелки и складывая их в шкаф, она смотрела на свои маленькие руки в зеленых хозяйственных перчатках до локтя.
- Конечно, мы тебя кормим. Но ты едок хреновый, скажем прямо. Мы с Людмилой Георгиевной покумекали, (муж называл свою половину по имени отчеству) хотим тебе предложить целый рабочий день. Скажем один выходной в неделю, понедельник, пойдет? С восьми до шести. Ты тогда сможешь заняться нашим шмотьем.