- А теперь вам надо придумать приличные биографии, - сказал Марсель, хмуро обозревая свою работу. - Вдруг вас, чего доброго, станут расспрашивать, как и когда вы попали во Францию, откуда приехали, где были раньше. Сейчас гестапо стало так свирепствовать... - Неуловимая тоска промелькнула у него в голосе. Он встряхнулся: - Идем к отцу. Отец вам все придумает.
Нотариус Кламье сидел в своем массивном дубовом кабинете тоже насупленный и мрачный. Впрочем, увидев Марселя с двумя русскими, он оживился.
- Конечно, конечно, вы должны вызубрить назубок свои новые биографии. Даже если вас разбудят ночью (а гестаповцы всегда приходят по ночам), вы должны тут же сказать, как вас зовут, откуда и когда вы приехали во Францию и вообще кто вы такие и чем занимаетесь. Если вас задержат, одними документами не отделаетесь. Нужно все это хорошенько обдумать... Вот, скажем, если бы вы были постарше, могли бы сойти за польских солдат, прибывших в тридцать девятом году сюда из Румынии, вместе с частями Андерса. Тогда вы могли бы сказать, что в сороковом году воевали во Франции. Это было бы вполне достоверно. Но вы оба слишком молоды и поэтому...
- Отец, я все придумал! - воскликнул Марсель. - Ведь вполне может быть, что оба они еще мальчишками рвались воевать. Вот они и сбежали из дому, присоединились к солдатам Андерса и вместе с ними попали во Францию, а здесь встретились со своими земляками. Стали постарше, и их уже не влекла, как прежде, солдатская жизнь. Поэтому земляки легко уговорили их уйти из армии и даже сами нашли для них подходящую работу. Вы что умеете делать? - обратился он к Дане. - Ну, например, столярничать можете?
- Могу, - кивнул Даня.
- А ваш приятель?
- Он парикмахер по профессии, - объяснил Даня.
- Вот и отлично! - обрадовался Марсель. - Я подговорю своего дружка Франсуа (он по происхождению поляк), чтобы подтвердил, если понадобится, что это именно он устроил вас обоих на работу в аббатство. Вы, - Марсель дотронулся до Павла, - выбриваете священникам тонзуры, понимаете?
Даня объяснил как мог Павлу, что от него требуется.
- Ага, на это я способный, - закивал очень довольный Павел. - Всех попов могу и стричь и брить.
- Неплохо придумано, - одобрил Кламье. - Заставь-ка их, Марсель, вызубрить все это. Им пригодится, я уверен.
Однако Павел начал уверять, что он уже все понял и запомнил, ему-де не к чему "зубрить". Так что к Марселю отправился один Даня. Тогда и произошел тот знаменательный разговор.
11. ИСТОРИЯ МАРСЕЛЯ
Они поднялись по темной деревянной лестнице в комнату Марселя большую, аскетически пустую, с узкой спартанской кроватью и книжными шкафами по стенам. Даня увидел старинные кожаные переплеты, вынул одну из книг наугад - это было сочинение по истории церкви. Да и все остальные книги, как он мог заметить, - сочинения по философии, истории, теософии. Между тем Марсель беспокойно шагал по комнате, беспрестанно поправлял и без того гладкие светлые волосы, что-то трогал на столе нервной, совсем еще мальчишеской рукой. Ему было явно не по себе.
- Конечно, все это надо вызубрить, - начал он, запинаясь и очень тихо. - Но прежде... прежде, Дени, я что-то хочу спросить у вас. Послушайте, Дени, есть у вас девушка?
- Что? - переспросил Даня удивленно. - Вы сказали: девушка?
- Да. Я спрашиваю, есть у вас или у вашего приятеля девушка? Ну, девушка, с которой вы дружите, которая для вас самая дорогая, единственная на свете?
Даня начал мучительно краснеть. Сказал с усилием:
- Ну, у меня, допустим, есть... То есть была.
Марсель поник.
- Вот и у меня была... - шепнул он. - Еще на днях я говорил "есть", а сейчас "была"... Взяли ее.
- Как - взяли? Кто?!
- Боши. Эсэсовцы. Шесть дней назад. Она еврейка и, кроме того, в Сопротивлении. Еще в университете вступила в организацию студентов. И вот ее выследили, а может, кто-то предал. - Марсель заломил руки. - Я... Теперь я на все готов... Я хотел бы уйти с вами. Вместе с тобой. - Он просительно взглянул на Даню. - Я хочу мстить. За нее, за себя, за всех людей на свете!.. Ведь ты возьмешь меня? - Он весь подался к Дане, он дрожал и заикался. - Ты не сердишься, что я говорю тебе "ты"? Ведь мы ровесники.
- Что ты, что ты, конечно же будем на "ты"! - заторопился Даня. - Да расскажи, как все это случилось? Может, можно еще помочь, освободить ее?
Марсель махнул рукой.
- Безнадежно. Больше ничего нельзя сделать. Я уж все перепробовал. Даже отца уговорил пойти к коменданту, к начальнику СС, просить за Рене. Отца знаешь как в городе уважают! Он долгое время был здесь депутатом, боши перед ним заискивали, но, как только он заикнулся о Рене, его тотчас же прервали, вежливо выпроводили и намекнули, что он этими хлопотами может сильно повредить и себе. Конечно, отец отступил...
- Испугался? - иронически спросил Даня.
Марсель покачал головой.
- Видно, ты ничего еще не сообразил. Отец за себя не боится. Но он не вправе распоряжаться собой. Ему комитет не разрешит. Слишком много людей зависят от него, от его незапятнанной репутации у немцев. Его положение в городе нужно многим людям, он не смеет рисковать.
- Какой комитет? Почему от него зависят люди? - опять ничего не понял Даня.
Марсель испытующе посмотрел на него:
- Кажется, можно сказать... Я тебе доверяю. Уверен, что ты не подведешь ни меня, ни папу. Словом, отец тоже в Сопротивлении... Что, поражен? У, ты даже представить себе не можешь, сколько людей кругом влилось и вливается в подпольную борьбу. Даже наши семинаристы, даже многие священники в аббатстве! Я не уверен, что наш епископ стоит в стороне. Очень возможно, что и он помогает сопротивленцам. И я, и наша Сюзанна, и даже мама... Но, послушай, я должен тебе рассказать о Рене, ты поймешь... Она такая удивительная, такая единственная девочка! Маленькая, тоненькая, как мизинец, целая охапка кудрей. Кудри черные, как ночь, как эта занавеска. И глаза огромные, во все лицо. Она мне по плечо, не больше, мы с ней мерялись. А поет как! И при этом настоящая героиня, смельчак! Ты знаешь, как она вела себя при аресте?.. Да ты меня не слушаешь! - кинулся он вдруг к Дане. - Ты почему меня не слушаешь?! Неинтересно тебе?! Глупо, что я все это тебе выкладываю, ты так и скажи!
Марсель был в бешенстве. От бешенства даже замолк. А Даня в это мгновение почувствовал горячий, сильный, пронзающий укол в сердце, так близко, так живо увидел он Лизу! Свою Лизу, тоже единственную, тоже любимую.
- Что ты вообразил? Я слушаю, я очень тебя слушаю! - Он опомнился, оторвал от себя руки Марселя. - Говори. Рассказывай.
- Мы познакомились в прошлом году, в студенческом лагере, - чуть остыв, начал Марсель. - Я был там после воспаления легких, а она поехала туда немного отдохнуть. У нее была бессонница и какие-то галлюцинации. Понимаешь, она парижанка, ей всего семнадцать лет, но столько пришлось пережить, что на пять жизней хватит. Вместе с родителями и дедом, глубоким стариком, она ушла из Парижа пешком, под обстрелом немецких самолетов. Дед у нее знаешь какой был! Он все время, даже под бомбами, повторял: "Перед врагом не отступают. От врага не уходят!" И его приходилось тащить насильно.
Ну, когда боши утвердились здесь, родители (они учителя) поехали в Амьен - преподавать в школе, а Рене оставили с дедом и бабкой в деревне. Деревня эта совсем рядом с Орадуром. Прошло несколько месяцев, дед заболел, и у него определили рак бедра. Дед сразу все понял, ничуть не испугался, только захотел перед смертью повидать сына, отца Рене. Она была тогда совсем девчушкой, но уже понимала, что такое война. И вот ей одной пришлось везти двух беспомощных стариков в Амьен. Она мне рассказывала об этом путешествии, так просто волосы вставали дыбом... Понимаешь, они приехали в город ночью. Оккупированный Амьен был весь разрушен. Поезд остановился посреди черных развалин. Ни вокзала, ни домов, ничего... Какие-то люди помогли Рене вынести дедушку. Они положили его прямо на землю. Пришлось оставить его и бабушку и идти черной ночью, среди развалин, по незнакомому городу - искать помощи, какую-нибудь фельдшерицу, носилки... Среди развалин вокзала лежали немецкие солдаты, в темноте Рене шла среди этих спящих, а они просыпались и говорили ей всякие гадости, понимаешь, в солдатско-немецком вкусе. Вышла из вокзала, а тут бомбежка. И она продолжала идти под бомбами, в кромешной тьме, без всякой помощи. Она мне потом сказала, что именно в те минуты решила, что так дальше продолжаться не может, нужно что-то делать, бороться, чтобы уничтожить нацистов. Она уже слышала тогда, что существует Сопротивление, только не знала, как к нему присоединиться.