Были ли мы только купцами, барышниками? Нет, в этом нас не заподазривали. При иногда громадном обороте, мы все же редко могли жить только на лавочный доход, и каждый подрабатывал, чем мог: лекциями, преподавательской деятельностью, немножко литературой — переводами, участием в худеньких частноиздательских сборниках. Вместе с тем, оставаясь среди книг, мы делали незаметное, но большое дело: охраняли и распределяли книгу и помогали людям, ликвидируя книжные запасы, спасать себя от голода.
К нам с доверием несли книгу, зная, что мы не только сумеем оценить ее справедливо и правильно, но и не обидим продавца. В те дни всякий торгующий, учитывая ежедневное дорожание товаров, старался наживать от ста до трехсот процентов. Мы же ввели в обычай, покупая книгу, расценивать ее для продажи тут же, при покупателе, уплачивая ему немедленно 70 % продажной цены, т. е. ограничивая себя обычным и для мирного времени книгопродавческим процентом. Мы могли делать это лишь благодаря быстроте оборота и основному нашему правилу — никогда не иметь в кассе денежных запасов, а к концу дня обращать их в товар. Расценивали мы не только книги, но и продавцов: спекулянта отваживали, а интеллигенту, вынужденному менять свои книги на хлеб, давали возможный для него максимум. Часть купленных книг обычно обращалась в мертвый капитал, и поэтому наш процент в действительности был гораздо меньше. И очень часто мы покупали, серьезно расценивая, книги, совершенно нам ненужные, с единственной целью — помочь продающему. По уходе его из Лавки книга летела в сорный ящик. На наше счастье монопольное положение и популярность Лавки позволяли нам эту роскошь скрытой благотворительности, для нас же это было оправданием нашей "коммерческой" деятельности. В лучшие дни Лавки мы имели также возможность отчислять суммы для помощи нуждающимся писателям, делая это попросту, домашним образом, без участия "комиссий" и без дальних обсуждений. Помогали, конечно, и кассе Союза писателей.
И мы старались спасать книгу. В полу замерзшем бывшем отеле, в том же доме, мы сняли три больших номера, где устроили свой склад. Здесь, в шкапах, ящиках, на столах и на полках, производился подбор многотомных изданий, скупленных разрозненными томиками; целую комнату занимали одни русские и иностранные классики. Скупая по томикам, мы продавали только в подобранном виде, борясь, таким образом, со страшной книжной разрухой. В других комнатах подбирались томы ценных старинных изданий, собрания гравюр, создавался отдел библиографии. В эти комнаты допускались только наши самые серьезные клиенты, любители книги, советы которых были часто очень полезны. Здесь же сортировались приобретенные библиотеки, на первый просмотр которых также приглашались ценители и специалисты. В валенках и полушубках, отогревая руки дыханием, мы проводили здесь и в Лавке целые дни, иногда назначая для работы "сбор всех частей" по вечерам и в праздники.
Для самих себя мы назначили "книжный паек". Это значило, что каждый пайщик (а наравне с пайщиками и наши сотрудники на жаловании — кассирша, бухгалтер и посыльный) имели право бесплатно набирать себе книг на определенную сумму. У всех нас были свои библиотеки, дубликаты которых и менее нужное мы пускали в продажу, а пробелы заполняли хорошим подбором. К счастью — специальности наши были различны. Философ первым производил осмотр и разборку библиотеки философской, историк интересовался преимущественно своим, любитель искусства не упускал своей доли. За четыре года работы мы очистили и увеличили свои частные библиотеки, пополнив их такими сокровищами, каких без этой случайной близости к книге нам никогда бы не иметь. Среди нас было пять италофилов, и это не помешало мне собрать за короткое время почти все книги об Италии, вышедшие на русском языке, и много иностранных, — в общем свыше 600 томов лишь об Италии бытовой (прошлой и современной). Один из нас составил себе великолепную библиотеку классиков, в лучших изданиях и прекрасного внешнего вида. Любопытно, что мы пристрастили к книге одного из наших посыльных, человека без всякого образования, который тоже собрал библиотеку классиков и очень ею гордился. Раньше у него не было ничего, кроме случайных трепаных брошюрок.
Я не говорю уже о том, что мы углубили свое знание книги. Нам приходилось порою натаскивать себя в областях, ранее совершенно чуждых — в технической, медицинской, частью в антикварной. К концу деятельности никакая область знания нас уже не смущала, и мы редко ошибались, подбирая и оценивая книги по акушерству, по естествознанию, по машиностроительству. По предлагаемому списку любой библиотеки наш карандаш бегал быстро и без задержки, — лишь бы значились издательство, год издания и количество томов.