Вот свадебная фотография моих бабушки и дедушки. Оба строгие и серьезные, бабушка выглядит совсем взрослой женщиной, хотя тогда ей было всего девятнадцать, – она кажется куда более зрелой, чем нынешние девятнадцатилетние девушки. Эту фотографию я тоже хорошо помню. Мама часто показывала ее мне и рассказывала про чудом состоявшуюся свадьбу: священник ехал из Канзас-Сити, и поезд задержался из-за метели. «Пока они его ждали, твой дедушка передумал жениться – от волнения и от холода, – говорила мама, поглаживая фотографию в кожаной рамке. – Но его брат… ты же помнишь дядю Арти, он умер, когда тебе было десять… Так вот, дядя Арти побеседовал с твоим дедушкой по душам. Сказал ему, что по нынешним временам – был 1899 год – найти хорошую женщину непросто, особенно в сельской глуши Восточного Колорадо. Сказал, что если он не женится на бабушке, то дядя Арти сам на ней женится. – Мама улыбнулась. – Речь получилась убедительная. Дедушка знал, что дядя Арти сдержит слово. Священник приехал, и свадьба состоялась. – Мама с нежностью смотрела на юное бабушкино лицо. – А потом сделали этот снимок».
Я разглядываю фотографии, и на глаза наворачиваются слезы. Со многими из этих людей, например с кузинами, мы почти не видимся. Некоторые – тетя Беатрис и бабушка с дедушкой – навсегда ушли из моей жизни. Неожиданно меня посещают тревожные мысли о старости. Все, кого ты любил, становятся просто фотографиями на стене, персонажами семейных историй, воспоминаниями в сердце.
– Как же я благодарна, что вы у меня есть, – шепчу фотографии родителей. – Что бы я без вас делала?
Заглядываю в комнату в конце коридора. Это действительно кабинет, просторный и светлый, с панорамным окном на восточную сторону. Прямо у окна стоит чертежный стол, справа к нему прикреплен металлический поднос, заваленный карандашами и чертежными инструментами. В углу – маленький барный столик, на котором аккуратными рядами расставлены бокалы, несколько рюмок и разнообразные бутылки из прозрачного и зеленого стекла, почти все уже вскрытые. Бутылки и стеклянная посуда искрятся в лучах солнца, заливающих комнату.
В центре комнаты стоит стол вишневого дерева, в одном углу стола – телефон, в противоположном – две рамки с фотографиями, а посередине – бухгалтерская книга. Рядом с телефоном подставка для визиток. Я беру верхнюю карточку. На ней написано: «Архитектурное и дизайнерское бюро Андерссона. Ларс Андерссон, президент. Промышленные, офисные и жилые здания». Я улыбаюсь, вспомнив, как несколько лет назад Ларс рассказывал мне, что ему хочется заниматься строительством частных домов, а не офисными проектами. Может быть, пометка про жилые здания на визитке – это только попытка выдать желаемое за действительное. На карточке указан адрес бюро и номер телефона. Я запоминаю номер и кладу визитку в карман халата с нелепой надеждой, что мне удастся пронести этот маленький клочок бумаги из сна в реальность и побольше узнать о том, кто такой Ларс.
Склоняюсь над столом, разглядывая фотографии. На первой изображена я. Если бы этот снимок был настоящим, а не просто декорацией из сна, то я бы сказала, что он сделан недавно. Вокруг рта и глаз уже обозначились морщинки, которые я каждое утро вижу в зеркале в реальном мире. Чуть напряженное выражение лица, будто я стараюсь улыбаться дружелюбно, но не слишком широко, иначе морщины будут казаться глубже. Волосы тщательно уложены и чуть подкручены внизу. На мне ярко-синее платье с воротником-лодочкой, жемчужные бусы и шляпа-таблетка в тон – вылитая Джеки Кеннеди. Ну надо же, во сне я стараюсь наряжаться как первая леди; у меня вырывается смешок. Мне очень нравится супружеская чета Кеннеди, я даже голосовала за Джека. Он хороший лидер, хотя в последнее время говорят, что он неправильно ведет себя с коммунистами и из-за его политики мы взлетим на воздух еще до конца года. Но в реальной жизни никто даже не подумает сравнивать меня с Жаклин Бувье Кеннеди независимо от моей симпатии к политическим взглядам ее мужа.
Я беру в руки другую рамку. В ней нет изображений, и это меня озадачивает. Только три пустых отделения. Здесь должны быть фотографии детей… Но почему Ларс их вытащил? И почему три отделения, а не два?
– Мам!
Я слышу, как Митч топает по коридору. Спустя несколько секунд малыш появляется в дверях кабинета.
– Мы уже заждались, – укоризненно говорит он. – Папа велел отнести тебе и не пролить по дороге.
Он протягивает мне кружку кофе – почти черный, как я люблю, всего капелька сливок. Я улыбаюсь и делаю глоток, наслаждаясь сладковатым вкусом. Судя по всему, Ларс знает, что я кладу в кофе всего один кусок сахара.