Сборник произведений Н. Ф. Павлова «Три повести», вышедший под таким названием в 1835 г., состоял из повестей, печатавшихся ранее в журналах. Собранные вместе, они произвели сильное впечатление на читателей, особенно повесть «Именины», в которой рассказывалось о трагической любви крепостного музыканта к дворянке. Цензор Снегирев имел неприятности за пропуск сборника.
В 1839 г. Снегирев не пропустил комедию Л. Правдина «Гражданский предводитель, или Провинциальный быт» (в 5 действиях). Он причислил ее к статьям, «кои могут производить вредные впечатления на читателей и внушать неприязненное расположение к правительству и вообще к высшим сословиям и званиям в государстве…». Снегирев писал, что в комедии «изображаются резкими чертами злоупотребления во всех родах государственной службы и во всех преимущественных местах в России». Для убедительности он привел некоторые реплики, например: «подьячие величайшие деспоты, над ними нет властей, Сената не слушают»; «все берут взятки от первого до последнего, за исключением жандармского Полковника»; «в учебных заведениях берут менее от того, что не с кого брать, зато в ученых остаются дураки, которых никуда употребить нельзя»; «искусство брать взятки приведено здесь в стройную систему». Все эти высказывания, по мнению Снегирева, «ведут к заключению, будто вся государственная служба в России основана на подкупах и взятках». Далее он писал, что комедия отличается «невыгодным изображением состояния духовных и гражданских училищ». Особенно оскорбительными Снегирев счел отзывы о русском дворянстве: «у всех русских дворян заложено имение, это обычай… все по уши в долгах и не платят долгов. У нас все на одну мерку по ранжиру, никто не высовывайся»; «Будь ты совершенство во всех отношениях, да если не дашь дворянству поподличать… то они недовольны…»{59} Эту комедию Снегирев не пропустил, но ему же как цензору пришлось давать в 1841 г. разрешение на второе издание комедии Гоголя «Ревизор»{60}, так как пьеса понравилась царю.
У Снегирева были дружеские отношения с Гоголем. И, вероятно, по этой причине Гоголь дал именно ему на просмотр «Мертвые души». Снегирев нашел поэму «совершенно благонамеренной», но цензурный комитет не был таким снисходительным и обвинил автора в том, что он выступает против бессмертия души и против крепостного права, и запретил рукопись. Но Петербургский цензурный комитет дал разрешение на ее публикацию. Первые два издания книги были напечатаны в Москве в 1842 и 1846 гг.
Крестьяне, мещане, купцы отдавали предпочтение лубочной литературе. Малая советская энциклопедия определяет лубочную литературу как дешевые массовые издания в дореволюционной России, многократно переиздававшиеся, к которым относятся переделки сказок, былин, житий святых, литературных произведений, сборники анекдотов, песенники, сонники, печатавшиеся обычно с лубочными картинками. Лубочные книги и листовки, как и рукописные издания, были написаны метким, кратким, образным разговорным языком. Авторы и составители этих книг и картинок часто еле владели грамотой, однако хорошо знали жизнь народа, его запросы. Первый читатель лубка был интеллигентом того времени — дворянин, позднее офицер, чиновник, купец. Через мещан и мелкое купечество книга получила распространение в народе. В первой половине XIX в. читателями лубка были в основном крестьяне, дворовые, мещане, купцы.
Распространители лубка чаще всего сами шли к покупателям. В городах это были толкучие рынки — в Москве сначала Спасский крестец, затем, когда торт у Кремлевских стен был запрещен (1812), — Сухаревская площадь, Холщевый ряд в Китай-городе, Мытный двор у Москворецкого моста. Здесь книги и картинки развешивали для обозрения на веревочках или прикрепляли к церковной ограде; продавец («ходебщик») громким голосом, иной раз в стихах, толковал их содержание, перемежая свою рекламу суждениями о политике. В деревню лубки попадали через офеней (книгонош, коробейников, картинщиков).
Лубочная литература всегда считалась литературой второго сорта, против нее постоянно боролись, а она продолжала жить и находила постоянный спрос. В. Б. Шкловский считал, что писатели потому нападали на лубочную литературу, что видели в ней врага, конкурента, притом преуспевающего.
Среди лубочной литературы были особенно любимые и популярные сочинения. Далеко не все они попадали в книготорговые каталоги, поэтому трудно учесть все издания. По нашим подсчетам, в Москве в первой половине XIX в. было 32 издания «Анекдотов о Балакиреве»; 17 — «Истории о храбром Франциле»; 13 — «Повести о приключениях Аглинского Милорда Георга»; 11 — «Истории о славном Еруслаие Лазаревиче»; 8 — «Сказки о славном Бове Королевиче». Много было изданий с такими названиями: «Старичок весельчак», «Дядя по носу глядя», «Емеля Пустомеля», «Не любо — не слушай, а врать не мешай».
Сочинителя лубочной литературы Матвея Комарова, чьи книги издавались с 1771 по 1918 г., Л. Н. Толстой называл самым знаменитым русским писателем. Сочинение Комарова «Обстоятельное и верное описание жизни славного мошенника и вора Ваньки Каина и французского мошенника Картуша» в первой половине XIX в. нам не удалось зарегистрировать. Эта книга была запрещена цензурой. Но ее помнили и хорошо знали. Сюжет ее использовался многими писателями. 22 декабря 1833 г. цензор Н. Лазарев не одобрил рукопись «Ванька Каин. Нравоописательный роман», так как сомневался в ее «благотворительном влиянии»{61}. В. Ф. Потапов в 1846 г. издал русскую сказку в стихах в двух частях «Ванька-Каин».
Сочинение Комарова «Повесть о приключениях Аглинского Милорда Георга» издавалось вплоть до 1918 г. Читателя привлекали эротичность и необычность материала. Последнее издание «Георга» 1918 г. было уничтожено.
«История о храбром рыцаре Франциле Венециане и о прекрасной королевне Ренцивене» была составлена дворовым человеком Андреем Филипповым и не уступала по своей популярности «Георгу». Плодовитым сочинителем дешевой литературы был Ф. С. Кузмичев, «сын природы», как называл он сам себя. Его романы, сказки наиболее часто издавались в 1830—1840-е годы. Эти сочинения также не все пропускались цензурой. Цензор Л. А. Цветаев 12 декабря 1830 г. не одобрил ни одной из трех рукописей А. А. Орлова. Первая рукопись под названием «Настоящий русский купец» — «плохая сказка»; вторая — «Восемь купеческих сундуков и пр.» — «описание похождений распутных молодых людей» и третья — «Круторогий Баран и пр.»— похождения «пьяницы мужа и развратной жены». Все три рукописи «совершенно противны благопристойности»; Цветаев предлагал запретить их и предупредить автора, чтобы «он впредь не осмеливался представлять в оный [цензурный комитет] такие соблазнительные и постыдные для него сочинения»{62}.
Популярность лубочной литературы могла объясняться и тем, что других дешевых изданий для народа было мало. Когда в 1830-е годы возник вопрос об издании дешевого журнала для народа, министр народного просвещения был категорически против; вместе с Главным управлением цензуры он считал, что «приводить низшие классы некоторым образом в движение и поддерживать оные как бы в состоянии напряжения не только бесполезно, но и вредно»{63}.
Уваров воевал и против лубочной литературы. Рассказывают, что он случайно встретил коробейника, продававшего лубочные картинки, из которых особое внимание министра привлекла одна с изображением двух дерущихся мужиков. Под картинкой была подпись: «Два дурака дерутся, третий смотрит и смеется», Когда граф, не видя третьего, спросил у коробейника, где же он, то узнал, что третьим является он сам, зритель картины. Это показалось графу неслыханной Дерзостью, и он, обобщив свои впечатления от скабрезности, или непристойности, или сатиры, содержавшейся в других картинках, приказал в 1839 г. цензурным комитетам процензуровать всю лубочную литературу и живопись, не исключая портретов особ императорской фамилии и героев Отечества, начиная с 1812 г.{64}
До 1822 г. лубочные картинки, вероятно, и книги печатались без цензуры, потом их должна была рассматривать полиция. Некоторые из лубочных изданий были запрещены полицией, и доски были уничтожены. Цензурный устав 1826 г. особым параграфом предусматривал получение разрешения уже цензуры на печатание «всякого рода изображений». Тем не менее лубок умудрялся миновать цензуру, отсюда острая политическая направленность некоторых лубочных изданий. В 1849 г. московский губернатор «приказал заводчикам народных картинок уничтожить доски, не имевшие цензурного дозволения… Собрали все старые медные доски, изрубили их при участии полиции в куски…»{65}