Крапивина, и он знал это, отбила жениха у Стадниковой, отчего та трое суток ходила с распухшим от слёз лицом, и вообще Светуля была способна на многое, и если держалась от него несколько отстранённо, то причиной тому был всё тот же известный ей садистский эпизод. «Если уж вас один раз признали сумасшедшим — это пригодится на всю жизнь…», с изуверской улыбкой вспоминал Книжник Гашека.
В комнатах дым стоял коромыслом. Та самая Эмка, что до слёз расстроила Катьку, теперь излагала тощему Марку Кириллову свои, только что вычитанные из последней демократической газетки взгляды. Маркуша, внимательно вглядываясь в разрез её кофтёнки, думал о том, что, пожалуй, стоит проводить Сикорскую домой, и неплохо бы там и остаться. Задница хороша. Да и бюстик тоже. Сделав этот вывод, он пару раз сочувственно кивнул Эмке и даже задал какой-то вопрос в тему. Сорвать злость у Парфианова не получилось: через пять минут они ушли.
В другом углу комнаты психопатка с журфака, Жанка Торкина, поймала Алёшку Насонова и восторженно излагала ему непередаваемую галиматью о каких-то Великих Арканах Трансцендентальной Магии и Астральном Свете.
— Этот всеохватывающий и всепроникающий флюид, этот луч, отделившийся от Солнечного Блистания… — с воодушевлением изрекала она, — он представлен на древних изображениях поясом Изиды, обвивающим два столба… в древних же теогониях — змием, проглатывающим свой хвост. Он — крылатый дракон Медеи, двоякий змий кадуцея и Обольститель Библии, но он же и медный змий Моисея, и наконец, это дьявол экзотерического догматизма и сила, которую души должны покорить, чтоб освободиться от оков Земли, иначе будут поглощены им и возвратятся в вечный огонь.
Флегматичный Насонов мирно дремал с полуприкрытыми глазами, но оживился, увидев Парфианова. Подвинулся на диване и снова погрузился в привычную флегму. Между тем девица, обретя двух слушателей вместо одного, продолжала с удвоенным воодушевлением:
— Что есть Прадхана, если не Мулапракрити, Корень Всего в ином аспекте? Ибо Прадхана погружается в Божество, как и всё остальное, чтоб остался лишь Единый на протяжении Пралайи, тем не менее, она рассматривается, как беспредельная и бессмертная…
Парфианов утвердил ладонь на обширном плече Насонова и опустил подбородок на запястье. Околдованные дурью, заворожённые тихо журчащей блажью, зачарованные и чуть усыплённые, они временами погружались в проговариваемое как в воду, а временами, словно утлые лодочки, выныривали из словесного потока.
— Такова таинственная мощь оккультного символизма, что факты, которые потребовали бы бесчисленных поколений ясновидцев, посвятивших себя записыванию их в течение ошеломляющих серий эволюционного прогресса, все эти факты запечатлены на нескольких страницах геометрических знаков. Пылающий взор этих ясновидцев проникал в самое ядро материи и находил душу вещей там, где обыкновенный непосвящённый наблюдатель, как бы ни был он учён, заметил бы лишь внешнюю работу формы…
Парфианов заметил, как Насонов вдруг вынул небольшой блокнот в коричневом переплёте и что-то аккуратно записал туда. Сам Парфианов помнил свой опыт знакомства с литературой, подобной излагаемой. Как-то Полторацкий приволок что-то похожее, но прочесть не смог. Сказал, что это для него слишком умно. Адриан взял книгу и натолкнулся на фразу: «Правительства, маскирующие нищету помысла маской удачи обычности, полагают себе труд могильщиков…» Не веря глазам, прочёл ещё раз. Перелистнул пару страниц, обнаружил, что автор почему-то упорно образует существительные от глаголов несовершенного вида, да и вообще малограмотен, и вернул книгу Мишелю. Подобная литература, и Парфианов неоднократно имел повод убедиться в этом, была чтением полудурков, причём он вкладывал в это понятие его исконный, первозданный смысл: глупцов эти писания отталкивали заумью, а умных — отвращали глупостью. Те же, кто был недостаточно глуп, чтобы вообще ничего не понять, но недостаточно умён, чтобы понять, какая это чушь, становились адептами этого нелепейшего учения.
К ним тихо подошёл неприметный Евгений Корниенко, присел сбоку и стал третьим слушателем. Он, как знал Книжник, тоже любил поговорить о «расширении сознания», однажды отняв этой беседой у Адриана добрых полдня. Но что записывал Насонов? Парфианов снова начал было придрёмывать, но истеричка вдруг восторженно повысив голос, прокричала:
— Всё, что имеет бытие, исходит от АБСОЛЮТА, который, в силу одного этого определения, есть Одна и Единая Реальность. — Парфианов вздрогнул, услышав искомое слово в устах помешанной. — Следовательно, всё, чуждое этому Абсолюту, несомненно, должно быть Иллюзией. Но это так лишь с чисто метафизической точки зрения. Человек, считающий себя здравомыслящим, называет галлюцинациями видения сумасшедшего. Но, где же тот сумасшедший, для которого отвратительные, ужасающие тени в его мозгу, его иллюзии, не являются такими же реальными, как и те вещи, которые видит его доктор? Всё относительно в этой Вселенной, всё есть Иллюзия…
Когда они с Насоновым возвращались по ночному городу в общагу, Парфианов вспомнил о блокноте Алексея и с любопытством поинтересовался, что можно было записать со слов этой идиотки? «Что есть Прадхана, если не Мулапракрити, Корень Всего в ином аспекте?» Что это за галиматья, кстати?»
Этого Насонов не знал, и более того — полагал подобное знание изначально ненужным.
Так что же он фиксировал в блокноте?
— Я не хотел бы до времени разглашать свой замысел, — высокопарно начал Насонов, но, опасаясь утратить интерес собеседника, тут же и продолжил, — но тебе, так и быть, поведаю.
Парфианов успел только ввернуть, сколь высоко он ценит доверие Алексея Александровича.
— Я провожу исследования для своей будущей книги. Ты никогда не хотел написать книгу?
Книжник покачал головой — такого искушения он и впрямь никогда не испытывал. Но о чём хочет написать Насонов?
— О разновидностях женской глупости.
Парфианов замер было с открытым ртом, но быстро пришёл в себя и осмыслил сказанное.
— Тема, конечно же, неисчерпаемая…
— Ещё бы! Я сумел вычленить пока девять вариаций, но где гарантия, что бабская дурь ими и исчерпывается?
— Да… уж. Первую мы видели сегодня…
— Нет, — сурово перебил Насонов тоном знатока-профессионала, истинного эксперта, — это глупость.
Тут Парфианов доверительно сообщил Насонову, что в кармане у него обретается некоторая сумма, которой вполне достаточно для приобретения бутылки хорошего вина, ибо обсуждать подобную тему всухую просто кощунственно. Насонов с достоинством кивнул. Он был небольшим любителем спиртного, но поделиться наработанным с Адрианом ему хотелось.
Когда они разместились с бутылкой на балконе насоновской комнаты, Адриан был ознакомлен с результатами многолетних изысканий сокурсника.
Итак, первый тип женской глупости, по мнению дерзкого исследователя, был экзистенциальным, так сказать, классическим. Просто дуры без примеси. Чистокровные. Густопсовые. «Дважды два — стеариновая свечка», «Говорите медленнее, я блондинка».
Парфианов кивнул. Знакомая картинка.
Затем, второй тип — сексуальный. Мышление лобком. «Как выразилась только что слышанная нами дурочка, жаль, ты пришёл позже, не слышал, «Космический Лингам — ось Вселенной». Мы с тобой, как я понял, приобщились к подобному из одного источника…»
Книжник снова кивнул и тяжело вздохнул.
Третий тип был вербально-придурковатый. Говорливые идиотки, сама способность которых к связной речи наделяет их в их собственных глазах статусом невероятных умниц. То, что мы только что лицезрели. «Что есть Прадхана, если не Мулапракрити, Корень Всего в ином аспекте?»
Парфианов поднял ладони вверх и закатил глаза.
Четвёртый тип, по мнению Насонова, был фрейдистский, фантазийно-сновидческий. Эти дуры выделялись тем, что сочиняли себе жизненную сказочку, да в ней и обретались. «Выбей из головы подобной идиотки её фантазии — она в ту же ночь — таблеток наглотается али в петлю влезет…»
Адриан закусил губу, задумался и, наконец, кивнул.
Пятым типом были идеалистки, создавшие себе кумира из мамочки, сыночка, любовника или Владимира Ильича Ленина. Объект не важен, важно его наличие.
— «Должно же быть что-то святое…», — пробормотал Парфианов вполголоса.
— Совершенно верно, Адриан Арнольдович, — с готовностью подтвердил его собеседник.
Шестой тип включал в себя особый тип дурочек, косящих под умных, но затвержено повторяющих одно и то же вычитанное и сформулированное раз и навсегда мнение — по три раза на дню. Следующий, седьмой, «позитивистский» тип, объединял практичных ограниченных дур, прекрасно, тем не менее, знающих, что почём на рынке. Восьмой тип, «стервозный» заключал в себя дур, умеющих думать, но не понимающих, что этим не следует злоупотреблять. И, наконец, последний тип, тип «дур с живым умом» являлся переходной стадией…
— К умным?
— Да нет же, — отмахнулся Насонов, — к мужчинам.
Парфианов расхохотался.