А тогда Иван сидел на дереве и наблюдал дикую картину. Солнце клонилось к закату. Казань горела. Русские и татары разошлись с Арского поля. Но здесь, среди неубранных трупов, страшным, смертным боем дрались лошади. Окровавленные, взмыленные, безумные животные, потерявшие своих седоков, рвали друг друга зубами, били копытами, сбивали на землю грудью и топтали, топтали насмерть. Визг, рев этих коней казался гласом преисподней, ибо так не может кричать Божья тварь.
Что заставляло коней продолжать битву? Они не понимали высоких слов о патриотизме, любви к царю, проповедей о необходимости пострадать во имя Божье. Они и крещены-то не были. Не были и обрезаны. Мерины кастрированные не в счет, — они не носили боевых попон, а носили тюки с поклажей.
Иван смотрел на лошадиную драку, и в закатных лучах Казанской эпопеи, здесь — под рукой Аллаха и рукой Саваофа ему открылась простая истина:
— Вот так и мы, — бьемся и гибнем, несем свою поклажу и свой крест по чужой безжалостной воле. Уже те, кто заставил нас воевать, давно покинули поле боя, да и этот мир, а мы все рвем удила до крови… Иван слез с дерева в сумерках среди стонов раненых людей и коней и побрел в полк.
«Надо своим умом жить, — бормотал Иван, — хоть и малым, но своим. Пусть даже лошадиным». Прошло 9 лет. Иван до сих пор не забывал своей первой заповеди.
А сейчас Глухов смотрел на монаха-растеряху, его раскоряченного конька и вспоминал князя Андрея на черном жеребце с огненными глазами и белой звездой во лбу. Да! Тогда были кони! И были наездники! А эти монахи держатся, не пойми, как. Чувствуется, что их учат верховой езде, а может, они не забыли верховых упражнений в молодые, мирские годы.
Монастырские парни держались в седле заметно лучше крестьян, простолюдинов, штатских путешественников. Но где им было до ребят Курбского! Не дай Бог такому непарнокопытному монаху встретить настоящую боевую конницу! Так что, Серый, пожалуй, наврал про Крестовое братство… Монахи тем временем простились и поехали своей дорогой, Глухов осторожно последовал за Растеряхой в Ростов, стараясь не пылить, не цокать копытами о редкие камни в мягкой пыли.
Стоит ли удивляться, что слежка привела Глухова к Ростовскому кремлю — резиденции местного воеводы, где по московскому образцу в особых палатах пребывал и настоящий владыка края архиепископ Никандр. Монах въехал в ворота, Глухов въезжать воздержался. Он по своему обыкновению влез на самое высокое дерево и стал наблюдать.
Монах привязал коня к бревну у двери архиепископского подворья. Долго рылся в сумке. «Крест ищет, раззява! — усмехнулся на дереве Глухов, — интересно, что там за крест? Нужно будет в монастыре пошарить. Хотя, они условные знаки при себе, конечно, не держат, получают на дорожку».
Глухов поймал себя на мысли, что разрабатывает версию Серого. Глупо, но очень привлекательно: «Крестовое братство!». Еще чуть поупражняться в рубке лозы, и можно воевать за Гроб Господень!
Монах, наконец, нашел, что искал, постучал в дверь. Ему тут же открыли, он сверкнул находкой привратнику в глаз и вошел внутрь.
Глухов собрался потихоньку слезть с дерева, но дверь снова отворилась, монах вприпрыжку поспешил к коню, влез в седло и ускакал. Иван успел заметить, что храбрый всадник рванул не на Ярославскую дорогу, а на юго-запад — к берегу озера Неро.
Глухов поехал следом. На коне Растеряха кое-как держался, но о бдительности понятия имел расплывчатые, — ни разу не обернулся, не прислушался. Глухов ехал за ним в сотне шагов и определял движение цели по треску придорожного валежника. Ивану снова казалось, что конь Растеряхи идет по известной дороге. Дорога эта вилась неширокой одноколейкой в лесных проплешинах, местами было заметно, что именно для этого пути когда-то были сделаны просеки.
«Лет десять, как прорубали, — рассматривал Глухов низкие истлевшие пни, — а тут прочищали подлесок в этом году».
Колея была мелкой, узкой, неразбитой. Тут не часто проезжали телеги с грузом. Зато копытами коней и человеческими ногами земля была вытоптана изрядно. А ведь это не Ярославский путь, не Московский большак на обратной стороне Неро. Куда-то ведет эта дорожка?
Дорожка вывела к озеру. Она и не удалялась от него слишком далеко, — Глухов все время слышал кваканье лягушек.
Теперь дорога свернула в густой бор, Растеряха впереди вскрикнул, Иван замер и спрятался за кустами. Привязал Галаша, пошел на крик. Вскоре услышал разговор.
Иван выглянул из-за толстого дерева и увидел, что Растеряха стоит перед мощным бревенчатым частоколом с окованными воротами, разговаривает с таким же человеком в черном и при этом подбрасывает в руке блестящую штучку.
«Крестом играет придурок! Потеряет пропускной ярлык сукин сын!».
И точно. Крест кувыркнулся в воздухе, упал в траву. Растеряха стал ползать на карачках, громко взывая к Господу плаксивым фальцетом.
Господь услышал визг и обнаружил крест как раз в тот момент, когда ворота приоткрылись, и грубый голос пророкотал:
— Проходи!
Ивана, естественно, внутрь частокола не пригласили. Он по привычке стал искать самое высокое дерево, но смысла в этом не было, — вокруг шумел лес, — ничего не увидишь. Единственное открытое пространство находилось слева, — озеро Неро сверкало сквозь сосновую колоннаду.
Иван спустился к воде и хотел пройти вперед по берегу в надежде рассмотреть содержимое частокола через прибрежные прогалины. Должны же эти отшельники по воду ходить?! Но неожиданное зрелище расстроило планы Глухова. Он брел по колено в воде, когда впереди, за стеной камыша вдруг затопотало, будто кто-то шел по воде, «аки по суху». Иван тихонько раздвинул камыш и увидел крепость.
Саженях в сорока от берега на глади Неро лежал пологий остров, почти весь обнесенный таким же непроницаемым частоколом. К острову от берега вела земляная насыпь с торчавшими из нее сваями. По насыпи как раз в эти мгновения бежал славный всадник Растеряха. Коня при нем не было.
«В лесу оставил, у привратника», — понял Глухов.
Теперь действительно можно было искать дерево.
Из кроны огромного дуба внутренность островного частокола наблюдалась прекрасно. Глухов тихо выругал себя за отсутствие бумаги и угля, стал запоминать детали крепости для последующей зарисовки по памяти.
Получалось, что вход на земляной мост был обнесен бревенчатым укреплением. Дорога по насыпи упиралась в ворота с рубленой башней. Внутри частокола находились многочисленные постройки с маленькими оконцами под камышовой крышей, — «Конюшни» — понял Иван. Отдельно стояли такие же длинные срубы, только окна в них были ближе к земле. Это — для людей.
Еще имелась церквушка, врытые в землю срубы, навесы у больших каменных печей. Но главное, что отметил Иван, и что заставило его замереть с открытым ртом, не было творением рук человеческих! Не было оно и творением Бога! А было — творением ног лошадиных. Все свободное пространство между бревенчатыми строениями занимал огромный вытоптанный до желтизны песчаный круг — ристалище! Его прорезал ручей и перегораживали бревенчатые преграды, но они не пресекали стремительного кругового росчерка, оставленного порывом десятков, а может и сотен лошадей!
Такое место для конных занятий Иван видел в лагере Курбского под Казанью, в Стрелецкой слободе, в полковом расположении под Дерптом.
«Крестовый остров!» — пробормотал Иван под шум бора.
Глава 11. Крестовое братство
Иван Глухов вернулся в Ростов и заночевал в случайной избе за медную денежку. Если бы Глухов знал, что рядом с ним, за стенами Ростовского кремля в этот самый час заседает некий тайный совет, он бы мышью прокрался в кремль. Но совет потому и затевался тайным, чтоб никто о нем не догадался. Вот Глухов и попивал тихонько пиво в компании рябого хозяина и его сыновей.