В течение июля 1941 года Ноех Прилуцкий оставался ученым-пленником. Полицейский конвой ежедневно отводил его из дома на Закретовой улице в здание ИВО, где он выполнял порученную ему работу[38]. То же самое происходило и с Лунским, легендарным главой Библиотеки Страшуна, и с Абрамом Голдшмидтом, хранителем собрания С. Ан-ского из Еврейского историко-этнографического общества. Под дулами автоматов их вынудили передать величайшие ценности этих собраний Полю и Готхарду из ОШР.
Немцы начали целенаправленную атаку на письменное еврейское слово. Тот факт, что операция развернулась всего через несколько дней после нападения Германии на СССР, указывал, что овладение вильнюсской коллекцией иудаики было для нацистов крупнейшим приоритетом.
Вернувшись домой после первого дня работы, библиотекарь Лунский поделился с друзьями: «Вы не поверите, как этот немец хорошо говорит на идише. Как хорошо читает по-древнееврейски, даже рукописный шрифт. А еще он знаком с Талмудом!»[39]
Не удовольствовавшись опустошением ИВО, Библиотеки Страшуна и Музея Ан-ского, Поль с подразделением немецких солдат ворвался в Большую синагогу, штот-шул, радость и гордость виленского еврейства. Там они отыскали синагогального сторожа, шамеса, отобрали у него связку ключей и извлекли из киота свитки Торы вместе с предметами, предназначавшимися для их украшения: серебряными коронами, венчавшими свитки, щитками, надевавшимися поверх чехлов, и золотыми указками, использовавшимися, чтобы не потерять читаемую в Торе строку. Ожидая подобного вторжения, шамес успел спрятать множество свитков и ценностей в хранилище за стеной неподалеку от киота. Немцы, однако, обнаружили это хранилище, взломали, вытащили содержимое. Они разграбили и другие молитвенные дома, клойзы, расположенные во дворе синагоги[40].
А потом, 28 июля, все переменилось. Прилуцкий не вернулся домой с работы, его отвезли в тюрьму гестапо. Работу в здании ИВО он продолжил, но теперь его возили между тюрьмой и институтом. Паула навещала мужа на работе, привозила еду и одежду. По ее словам, он выглядел изможденным, ссутулился, глаза потемнели… Она подозревала, что его избивают. В начале августа немцы поместили всех троих ученых – Прилуцкого, Лунского и Голдшмидта – в одну камеру в тюрьме гестапо, оттуда их каждое утро развозили по рабочим местам. По слухам, вечера в тюрьме эти трое проводили за обсуждением еврейской литературы и философии, в том числе произведений Маймонида. А потом, в середине августа, Прилуцкого перестали возить в ИВО. По словам свидетелей, его видели в центральной вильнюсской Лукишкской тюрьме, избитого, окровавленного, с обмотанной тряпкой головой. Рядом с ним лежали безжизненное тело Голдшмидта и находившийся в полусознании Лунский.
Поль и его приспешник Готхард завершили свою миссию в Вильне и оставили троих ученых в руках гестаповцев.
Ноеха Прилуцкого расстреляли 18 августа 1941 года. В гестапо знали, что он глава еврейской политической партии и член польского Парламента, и уничтожили его как врага Третьего рейха. Голдшмидт скончался в тюрьме, предположительно – от избиений. Из всех троих больше всего повезло Лунскому. В начале сентября его выпустили из гестапо, и он прямиком попал в только что созданное Виленское гетто[41].
Вильну обесчестили: пропали пять инкунабул из Библиотеки Страшуна, а также древнейшие манускрипты и самые ценные ритуальные принадлежности из штот-шул. Поль и его подручные вывезли их в Германию вместе с восемью ящиками сокровищ из Библиотеки Страшуна, а также ящиками из ИВО и Музея Ан-ского. Немцы продемонстрировали полную, можно даже сказать, убийственную серьезность своих намерений по части «приобретения» сокровищ виленской иудаики[42].
Слухи о разграблении ИВО достигли известного польско-еврейского историка Эммануэля Рингельблюма, который томился в нескольких сотнях километров от Вильны в Варшавском гетто. Воспользовавшись своими связями в польском подполье, Рингельблюм отправил коллеге в Нью-Йорк зашифрованное письмо, в котором сообщал о катастрофе, постигшей ИВО. Письмо Рингельблюма начиналось словами: «Ивуш Вивульский недавно скончался». Это была скрытая отсылка к ИВО, находившемуся на улице Вивульского. Рингельблюм продолжал: «Вы его хорошо знали. Никакого имущества он по себе не оставил. Но в военное время люди теряют даже больше. Вы помните, как старательно он занимался своим делом. Теперь остался один лишь пустой дом. Все его имущество забрали кредиторы»[43].
38
Balberyszski,
39
Shmerke Kaczerginski, “Der haknkrayts iber yerushalayim de lite,”
41
Sutzkever,
42
Shmerke Kaczerginski manuscript, “Vos di daytshn hobn aroysgefirt un farnikhtet,” file 678.2, Sutzkever – Kaczerginski Collection, RG 223, YIVO archives; Kruk,
43
Raphael Mahler, “Emanuel Ringelblum’s briv fun varshever geto,”