Дина Абрамович, одна из библиотекарей гетто, рассказывает, что в течение дня к стойке выдачи подходили самые разные читатели. Поутру – «светские дамы», женщины, мужья которых устроились на неплохую работу в городе, а значит, по меркам гетто, они были весьма состоятельны. У этих дам было много свободного времени, и они желали читать русские сентиментальные романы. Днем, прямо из организованных в гетто школ, прибегали дети, их интересовала фантастика, например «Вокруг света за восемьдесят дней» или «Дети капитана Гранта» Жюля Верна. Ближе к вечеру и по воскресеньям наступал черед тех, кто работал за пределами гетто. Они чаще всего спрашивали всемирную литературу в польских переводах[68].
Что касается психологии читателей, Крук пишет, что прежде всего ими двигало желание уйти от реальности, забыться: «В гетто едва ли наберется семьдесят сантиметров жилого пространства на человека. [В жилых помещениях] все происходит на полу. Нет ни столов, ни стульев. Комнаты – как огромные узлы. Люди лежат, свернувшись на своих пожитках. <…> Книга переносит их за стены гетто, в большой мир. Тем самым читателям удается как минимум вырваться из давящего одиночества и в мыслях воссоединиться с жизнью, с утраченной свободой»[69].
С горечью, но без осуждения Крук отмечает, что наибольшим спросом пользовались детективы и бульварные романы. Он объяснял это тем, что в тягостных, изматывающих бытовых условиях у большинства читателей просто не было сил сделать умственное усилие, необходимое для чтения сложной, требующей осмысления литературы. Он приводит длинный список польских и русских бульварных романов, особенно популярных среди узников гетто. Что касается западной литературы, спросом пользовались детективные романы Эдгара Уоллеса, «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл и немецкие любовные романы Вики Баум. Крук сетует, что полностью отсутствовал спрос на Флобера и Горького, почти не спрашивали Достоевского и Ромена Роллана.
По наблюдениям Крука, чтение было своего рода наркотиком, формой опьянения, способом не думать. «Иногда кажется, что библиотекарь гетто торгует наркотиками. Люди в основном не столько читают, сколько пытаются забыться. Есть такие, кто в особо тяжелые дни читает непрерывно, но только бульварные детективные романы. Даже умные читатели не берут ничего другого». Одна из узниц схожим образом описывала свои читательские предпочтения: «Лежу на диване и читаю детективы, пока не станет пусто в голове. Папиросу сейчас достать трудно, такие книжечки – мой наркотик. Прочитаю три такие книжонки, и голова так набита, что я забываю об окружающем мире. Пытаюсь читать серьезные книги, но для них с мыслями не собраться»[70].
В числе самых ненасытных читателей были дети: книг на один билет они заказывали больше, чем любая другая возрастная группа. Стремление читать было так велико, что несколько детишек проникли в закрытое библиотечное хранилище и украли оттуда книги. Библиотекари вынуждены были вызвать полицию гетто – «воров» арестовали и отправили по домам[71].
Однако существовало и упрямое меньшинство «общественно зрелых читателей», которые хотели читать книги, проливавшие свет на их беды. Они брали книги о войне. За первый год существования гетто «Войну и мир» Толстого брали 86 раз, тогда как в довоенный период в среднем – 14,8 раза за год. «На Западном фронте без перемен» Ремарка также пользовался большим спросом. Но самым популярным европейским романом среди таких сознательных читателей были «Сорок дней Муса-Дага» Франца Верфеля, роман, основанный на событиях в турецкой деревне в первые дни геноцида армян. Читатели чувствовали, что их может ждать та же участь.
Что касается еврейской литературы, искушенные читатели поглощали многотомные труды Греца и Дубнова по средневековой еврейской истории, где описывались страдания евреев в эпоху Крестовых походов и в годы инквизиции. Самой популярной еврейской художественной книгой была «Кидуш ха-шем» («Мученичество») Шолема Аша – романизированный рассказ о массовых убийствах евреев на Украине во время восстания Хмельницкого в 1648–1649 годах[72].
Помимо абонемента, в библиотеке имелся читальный зал, куда приходили более взыскательные читатели. По большей части это были ученые и преподаватели, для которых библиотека была рабочим местом – они занимались исследованиями, готовились к лекциям, писали. Сорок процентов книг, выдававшихся в читальном зале, не относились к художественной литературе. Здесь было одно из немногих мест в гетто, где можно было читать или писать, сидя на нормальном стуле и за столом.
70
Kruk, “Geto-bibliotek un getoleyener,” 22–23; Shloime Beilis, “Kultur unter der hak,” в
71
Zelig Kalmanovitch, “Togbukh fun vilner geto (fragment),” ed. Shalom Luria, with Yiddish translation by Avraham Nowersztern,