Однако главный талант Шмерке проявился не в науках. Талант состоял в том, чтобы заводить друзей и сохранять дружеские отношения. У Шмерке была обаятельная улыбка, полная воодушевления и теплоты, ему нравилось дарить людям внимание и поддержку, которых самому так не хватало в детстве. Шмерке любил петь народные песни на праздниках и вечеринках, приглушенным голосом рассказывать истории. Мальчишки из Талмуд-торы слетались к нему, точно мухи на мед, а учителя уделяли ему больше внимания, чем остальным[4].
В 1924 году 16-летний Шмерке поступил подмастерьем в литографическую мастерскую Эйзенштата и переехал из приюта в наемную комнату. По вечерам он посещал вечернюю школу имени И.-Л. Переца, где юношам из рабочего класса давали среднее образование. Школой руководили активисты Еврейского рабочего Бунда – главной еврейской социалистической партии в Польше, и именно в это время Шмерке занялся политикой и стал принимать в рабочем движении[5]. Первую свою широко прогремевшую песню он написал в восемнадцать лет, она называлась «Баррикады», и революция трудящихся была в ней представлена как радостное семейное событие:
Мелодия была запоминающаяся, песня лесным пожаром распространилась по собраниям социалистов, демонстрациям и молодежным организациям во всей Польше. Все ее пели, но почти никто не смог бы назвать имя автора.
Имея в арсенале это стихотворение, еще несколько поэтических опусов и парочку статей, Шмерке в 1928 году вошел в группу начинающих писателей на идише, которая называлась «Юнг Вилне» («Молодая Вильна»). Основным его вкладом в собрания группы, проходившие за кухонными столами, было исполнение народных песен и втягивание участников в удалое хоровое пение. Один писатель впоследствии заметил: «Юнг Вилне» не чувствовала себя молодой, пока там не появился Шмерке[6].
Его друг, поэт и писатель Хаим Граде, вспоминает: «К еде он разве что притрагивался. Зато любил петь песни, жестикулируя и гримасничая, пока вся компания не проникалась мотивом. А потом подносил ладонь к правому уху, как будто там внутри дрожал камертон, озорно подмигивал: ага, понял, как надо! – и звучала новая мелодия, которую сидевшие рядом радостно подхватывали, как будто умирали от желания запеть»[7].
Шмерке ни внешностью, ни поведением совсем не походил на писателя. Малорослый и худощавый, с высоким лбом и пухлыми губами, он внешне был вылитый работяга, каковым и являлся. Носил круглые очки в черной оправе, берет, обтерханную куртку. В отличие от большинства поэтов характером обладал хулиганским и любил задираться. Однажды ночью, когда они с друзьями шли по темному переулку, на них напали подростки-поляки; Шмерке охотно ввязался в драку и поколотил нескольких нападавших. Остальные бросились наутек[8].
Молодой поэт пользовался немалым успехом у девушек. Харизматичность и любезность заставляли забыть малый рост, тусклый взгляд и заурядную внешность. Подружки его по большей части не так давно приехали в Вильну из окрестных городков, он помогал им подыскать жилье и работу. Зачаровывал своим пением и честно предупреждал: «Не влюбляйся в меня, потом будет больно». Все знали про этот его недостаток: если девушка оставалась рядом несколько месяцев, она ему надоедала и он ее бросал. При этом был неколебимо предан друзьям-мужчинам, в основном – или бедным рабочим, или начинающим писателям. Он поднимал им настроение шутками, песнями, прибаутками. А если в кармане оказывалось несколько грошей, приглашал друзей в кафе выпить чаю и водки[9].
По вечерам в выходные Шмерке гулял по улицам Вильны в окружении толпы почитателей, всем улыбался, со всеми перешучивался. Он всегда первым замечал знакомого за целый квартал. Окликал его: «Как дела?», пожимал руку таким широким жестом, будто сейчас хлопнет по ладони. Завязывался разговор, и в результате знакомый присоединялся к его свите, даже если куда-то спешил по делу.
4
Yom Tov Levinsky, “Nokh der mite fun mayn talmid,” в
5
Mark Dworzecki, “Der kemfer, der zinger, der zamler,” в
6
B. Terkel, “Der ‘fliendiker vilner,” в