При ближайшем рассмотрении оказалось, что это старинные книги из библиотеки Тобольской духовной семинарии, а также из библиотек других учебных заведений города.
Палашенков упросил отдать ему книги для музея. Потом он доставал ящики, грузил спасенное на пароход, истратил на это все деньги, что были при нем, — и казенные, и личные.
Завершил историю весьма показательный эпизод. В Омске некая начальственная дама, курировавшая музей, попросила показать ей привезенные из Тобольска книги. Посмотрев, она изрекла: «Как мне вас жаль, Андрей Федорович, вы столько потрудились, так умучились, а ведь тут нет ни одной хорошей книги…»
На сегодняшний день эти книги — подлинные жемчужины в собрании научной библиотеки Омского литературного музея.
Книжные страсти
Где проходит граница между библиофилом и библиоманом? Краткий и вместе с тем емкий ответ на этот вопрос дал француз де Кюрель[110]: «Библиофил владеет книгами, книги владеют библиоманами».
Страдания библиомана, столкнувшегося с необходимостью одолжить кому-то свою книгу, безмерны. Известный итальянский гуманист XVI века Скалигер повелел высечь на фронтоне своей библиотеки слова «Ite ad vendentes!», что в вольном переводе означает «покупайте свои, а мои оставьте в покое».
Скалигер был мудрым человеком. Он знал, что книга, данная кому-то на время, не всегда возвращается к хозяину. Очевидно, так думал и знаменитый художник Мустье[111], запечатлевший на каждой своей книге изречение «К черту просящих почитать книгу!».
Таких же правил придерживался и писатель Н. С. Лесков, на стене кабинета которого красовалась надпись «Всё, кроме книги». В ответ на просьбу друга-приятеля дать почитать книгу из библиотеки Лесков говорил: «Книга — что жена: ее нельзя давать на подержание даже лучшему другу».
Известны истории, завершившиеся для библиоманов трагически. Вот одна из них.
Видный русский издатель А. С. Суворин искал для переиздания экземпляр «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева. Летом 1888 года он попросил этот экземпляр у известного библиофила П. В. Щапова. Щапов владел крайне редким изданием «Путешествия», а потому очень им дорожил. После уговоров книга была дана Суворину под расписку на два месяца.
Прошел год, а Суворин так и не возвращал книгу. Щапов заподозрил букиниста в нечестности. На самом деле оказалось, что наборщики суворинской типографии, не предупрежденные хозяином, испортили издание, разобрав его на отдельные страницы, часть которых потерялась. Все это время Суворин искал схожий экземпляр, пока не нашел его и не купил за очень большую сумму. Эта книга была возвращена Щапову, но тот в скором времени умер, измученный переживаниями.
Украденные книги
Страшным врагом книжных коллекций библиотек, особенно крупных, хранящих ценные и редкие издания, является вор-профессионал. Когда-то, в далеком прошлом, библиотеки спасались от воров простым, но действенным способом: наиболее ценные книги приковывали цепями к стене или читательской стойке. Эти фолианты так и называли: «прикованные книги». Применяли и дополнительные «защитные средства», например проклятия, адресованные книжным ворам. В Британском музее есть кодекс[112] XIII века, снабженный весьма зловещим пожеланием: «Тот, кто это украдет, пусть умрет страшнейшей смертью; вариться ему в адовом котле; болеть ему падучей, сгорать в лихорадке; да будет он четвертован и повешен».
А из университетских библиотек нередко умыкали книги студенты. Возможно, поэтому среди студенчества Западной Европы еще в XIII веке широкое распространение получили экслибрисы[113], где был изображен повешенный (обычно персонаж фарсов Пьеро). Картинку сопровождал следующий текст, состоящий из смеси французских и латинских слов:
У американских студентов подобные надписи были менее изысканны, но более конкретны:
112
113