— Как можно вам понравиться?
— У вас нет шансов. Вы родились не того пола.
— Так… Неуважительно относиться к вашей работе я не могу, так как просто не знаю, в чем она заключается…
Гость моргнул.
— Хотя нет. Знаю. Понял.
Он на секунду задумался:
— Нет, не вариант. Значит, научить других уважать историю… Для этого нужно попытаться внести в нее какие-то изменения, чтобы другим стало понятно, что от этого станет только хуже… Ну что ж. Я готов! Можно я попытаюсь изменить что-нибудь в 1917 году?
Старик-продавец усмехнулся и покачал головой:
— Вы не хотите ничего там менять. Ваш склад ума таков, что вы вообще не расположены сожалеть о том, что что-то пошло не так. Даже в собственной жизни, не говоря уж об истории в целом. Вы предпочтете скорее найти выход, сколько угодно неожиданный, из уже сложившейся ситуации, чем станете размышлять на тему, что нужно было сделать иначе в прошлом, чтобы этой самой ситуации избежать…
— Я честно попытаюсь, — в спокойном голосе гостя промелькнули просящие и даже немного умоляющие нотки.
— И почему именно семнадцатый год?
— Ну, самый, на мой взгляд, замечательный. От него такое интересное время начинается: сначала царская Россия со всем хрустом булки, потом дедушка Ленин с революцией, потом Гражданская, потом — нэп. Сколько денежных дел можно намутить… А до начала всяких индустриализаций и коллективизаций я и не доживу, пожалуй. Ну что, согласны?
— А не боитесь, что я вас обману?
— Конечно, обманете. В этом-то и самое интересное.
Продавец неожиданно расхохотался:
— Положительно, вы сумели мне понравиться! С таким авантюристичным характером вам самая дорога — в век осьмнадцатый.
— Не-не-не! Если мое мнение принимается в расчет — то тогда меня поближе к тем годам, когда уже изобретены унитазы и кино.
— И кроме унитазов и кино вам ничего и не надо?
— Стоп. Вот не надо меня на слове ловить. А то, я чувствую, окажусь сейчас в роли слесаря-сантехника в кинотеатре. Унитаз — это, конечно, хорошо, но и без него прожить можно. Мне для жизни нужны деньги, вино и женщины. Ну и чтоб не скучно было, конечно.
— Сделка. Вы попадете в семнадцатый год. Почти. Будут там вам и кино и вино и женщины и деньги и скучно точно не будет. Но учтите — вам дается один шанс из сотни.
Гость прищурился:
— Шанс на что?
— На месте поймете. И, если вдруг встретите на своем пути Олю Иванову — передавайте привет.
Из все того же пухлого портфеля продавец достал самую пожалуй неожиданную вещь: кассетный магнитофон «Весна 202». Нажал на кнопку, в динамике зашуршало, и оттуда грянул бодрый Entertainer Скотта Джоплина.
Две пары начищенных ботинок прошагали к крыльцу и поднялись по ступенькам. Скрипнула дверь, шаги по бетонному полу звонко отдавались в пустом и пыльном помещении.
Вошедшие прошли к задней двери, покачивающейся на ветру, выглянули, осмотрели задворки какого-то завода.
Один из них достал телефон и набрал номер:
— Упустили… Довели до магазина, тот оказался заброшен, а он ушел через заднюю дверь… Найдем…
Телефон пикнул, заканчивая вызов.
Звонивший задумчиво посмотрел на пол. На секунду ему показалось, что до того, как они здесь натоптали, следов на пыли не было.
Да нет, глупость какая-то…
Откуда-то сверху доносились звуки регтайма. Сквозь разноцветные пятна, плавающие в глазах, можно было рассмотреть помещение, где он находился ТЕПЕРЬ.
Низкий сводчатый потолок, дверь в углу, круглый стол, за которым он сидит, положив на столешницу руки, с крупными мощными пальцами.
На столе — пара бутылок вина, чашки с чаем, блюдо с пирожными.
Вместе с ним за столом — трое.
Круглоголовый лысый тип с бородой-мочалкой и в пенсне.
Смазливый красавчик с аккуратной прической.
Молодой парнишка в военной форме, лет двадцати с небольшим, с кругами вокруг глаз и мокрыми губами, которые он беспрерывно облизывал.
Еще один стоит у двери, прислонившись плечом в стене, не замечая, что пачкает пиджак побелкой. Выглядит как ушастый гоблин.
Все смотрят на него.
— Кушайте пирожные, Григорий Ефимович, — красавчик пододвинул поближе блюдо.
Бутылка мадеры разбилась о лысину Пуришкевича.
Дно второй ударило в лицо Райнера.
Кулак превратил изящный нос Юсупова в неизящную лепешку.
Крем от пирожных залепил глаза Дмитрию.
А затем тот, кого еще несколько секунд назад звали Аркадием, перепрыгнул через стол, чтобы успеть достать Освальда Райнера до того, как тот сумеет выхватить свой «веблей».