— Конечно, — Коля не стал упоминать, что он узнал о существовании Распутина только после прочтения романа Пикуля «У последней черты». — У вас исторические романы?
— Альтернативно-исторические.
— Это как?
— Это жанр фантастики — альтернативная история. Сокращенно — альт. ист. Альтист.
— Ааа… как это?
— Ну вот вы читали, к примеру «Янки при дворе короля Артура»?
— Конечно.
— Ну вот, значит, имеете некоторое представление о жанре. История, в которой человек из нашего, современного — продавец почему-то усмехнулся — времени попадает в прошлое и меняет историю так, что она идет по другому пути.
— Но у янки же не получилось…
— Он пытался, — серьезно сказал продавец, — и у некоторых героев моих книг — получается.
Он взял в руки книгу про пирожн… тьфу, про Распутина.
— Вот в этой, например, человек оказался в теле Григория Ефимовича за несколько минут до его гибели. И сумел выжить. После чего начал свои похождения, так сказать, от его имени. Прямо авантюрный роман получился. Не желаете?
Коля на секунду зажмурился, представляя, что бы он сделал, оказавшись в 1916 году. Примкнул бы к большевикам, конечно. Революция, Гражданская, боевой восемнадцатый год — романтика… Не то, что сейчас, когда вся твоя жизнь — да и жизнь всей страны — известна на много лет вперед. Не, это, конечно, хорошо… Но скучно.
— О чем задумались? — вежливо улыбнулся продавец.
— Да так… О том, что бы я сделал в прошлом.
— Вы? — продавец прищурился, — Скорее всего ничего.
Коля обиделся.
— О, нет, нет, — замахал руками старик, — я вовсе не имел в виду, что вы стали бы в прошлом совершенно бесполезным. Умный и толковый человек смог бы дойти до степеней известных. Я хотел сказать — изменить историю вы бы точно не смогли.
Коля, раздувшийся было от гордости при словах «умный и толковый», обиделся повторно:
— В истории известны точки бифуркации. Воздействие на которые могло бы повернуть колесо истории в нужную сторону…
— В нужную? — каким-то нехорошим голосом произнес продавец, — Полагаете, сейчас она свернула в какую-то ненужную сторону?
— Нет-не-нет, сейчас она как раз пошла туда куда надо — из скучного застоя мы рванемся вперед, к коммунизму, осталось всего лет 12 — в новое тысячелетие мы вступим уже при коммунизме.
— Новое тысячелетие начнется в 2001-ом году, — хмыкнул продавец.
— Ну, значит, тринадцать, — покладисто согласился Коля, — Но ведь есть вещи, которые в прошлом просто необходимо изменить!
Продавец вздохнул:
— Например?
— Сталинские репрессии, — вообще-то Коля хотел сказать «Великая отечественная война», но, видимо, отцовские разговоры все-таки повлияли.
— Репрессии?
— Да, точно! — услышанное от отца, по телевизору, прочитанное в «Огоньке», в других журналах и газетах — все это привило Коле стойкое убеждение, что репрессии при Сталине — самое плохое, мерзкое, отвратительное, что вообще только может быть в истории.
— И на какие же «точки бифуркации» — продавец изобразил пальцами галочки, прямо как в американских фильмах на видике — вы будете воздействовать?
Коля задумался, но журнал «Огонек», вернее, недавно прочитанная в нем статья, снова пришли на помощь:
— 1 декабря 1934 года. Убийство Кирова, — уверенно произнес он.
— Да?! — озадачился продавец, — Почему?
— Ну как почему? Киров был главным конкурентом Сталина, именно поэтому его и убили…
Студент осекся и посмотрел на продавца. По возрасту тот вполне мог оказаться современником тех событий, а некоторые старики почему-то не любили, когда при них плохо говорили о Сталине. Другие не любили, когда говорили хорошее, но те-то понятно почему.
Странно, но возраст продавца книг не определялся. То казалось, что он — глубокий старик, чуть ли не восьмидесяти-девяноста лет и вполне мог застать живым и здоровым не то, что Сталина — Николая Второго. То в следующую секунду он выглядел максимум лет на пятьдесят, так что и войну мог встретить только мальчишкой.
— Спасти Кирова, значит, хотите? А уверены, что получится?
— Д-да…
Коля отступил на шаг. Маленький такой шажок. Ему показалось, что от продавца повеяло холодом. Глупость, конечно, это просто набежала тучка. Иначе почему вокруг так потемнело?
Он оглянулся.
Мама…
Всё вокруг замерло. Всё и все. Как будто он оказался внутри застывшей черно-белой фотографии. Единственный сохранившийся участок цвета и движения — это он, продавец и прилавок.
— Получится, значит… — продавец улыбнулся. Зловеще и даже пугающе. Казалось, что его рот состоит из одних острых клыков, — Может, подготовится к путешествию хочешь?