— О да, — рассмеялась моему удивлению Несса, — до того, как Бринэйнн… ой! Я хочу сказать, что до того, как лорд Шеффилд заметил меня на Весеннем балу, я не пользовалась особой популярностью. Понимаете, Амели, я росла в доме бабушки, и, думаю, это накладывало свой отпечаток: я никак не могла взять в толк, зачем все эти балы, приемы, музыкальные вечера. Меня раздражали молодые люди, половину из них я находила совершенно несносными, а перед другой благоговела так, что не могла выдавить из себя ни слова. Но Нэйнн… ой, то есть, лорд Шеффилд, он совсем другой… С ним мне легко, да и жизнь моя теперь приобрела новые краски и стала по-настоящему удивительной!
Мы отвлеклись на профитроли и оценили труды Бригиты. Разговор продолжила снова Несса, неожиданно ойкнувшая и густо покрасневшая.
— Амели, я прошу у Вас прощения. Это ужасно неприлично — так вести себя, я ведь даже не даю Вам вставить слово. Но… Знаете, я так счастлива, но мне не с кем об этом поговорить… У меня никак не складывается с подругами — мои ровесницы считали меня скучным «синим чулком», да и большинство из них уже давно и благополучно замужем.
Я вздохнула. После бегства Птички-Сони на ТриОН я немного сошлась с кузиной Фаиной, семья которой приехала на Изначальную незадолго до этого. Но Фай, вырвавшаяся с Аннэли с её суровым религиозным укладом жизни, и насидевшись в поместье пока её младший брат превращался из беспомощного новорожденного в шустрого карапуза, теперь черпала свободы Изначальной горстями, появляясь домой только чтобы поесть и переодеться. В ГУГе у меня была репутация занудной «ботанички», что также не повышало мои шансы на близкую дружбу с кем-нибудь из одногруппниц. Несса же мне понравилась, и я вдруг, в этот самый момент, неожиданно поняла, что наша дружба с Соней больше никогда не будет прежней. Да, я, как и раньше, доверила бы Птичке свои тайны, и включилась бы в любое задуманное ей хулиганство, но она теперь как будто переступила невидимую границу во взрослую жизнь, и теперь её будут волновать совсем другие вещи.
— Несса, зовите меня Милой, — решилась я, — И я была бы счастлива, если бы мы с Вами стали подругами, я ведь, в некотором смысле, тоже считаюсь в своей семье «синим чулком». Так как, Вы говорите, Вы встретились с лордом Шеффилдом?
История и правда оказалась весьма романтичной: на традиционном Весеннем Балу, что давали патронессы «Камелии», созданной по образу и подобию весьма популярного в свое время «Олмака», моя новая знакомая традиционно пристроилась у стены между компаньонками и пожилыми дамами. Она, скучая, слушала очередной разговор ни о чем, когда в бальную залу вошел молодой человек. Несса, увлекшаяся своими мыслями, повернулась посмотреть, кто же вызвал такое пристальное внимание у присутствующих дам, и вздрогнула — незнакомец смотрел прямо на неё. Поймав её взгляд, он устремился к цели с неотвратимостью линкора имперского звездного флота.
Дальше воспоминания Нессы были наполнены восхищенным розовым туманом. Нэйнн не стал ждать, пока кто-либо представит его Нессе, он представился сам. Несса машинально взяла его карточку и не успела опомниться, как они уже кружили в вальсе. Тур, после которого кавалеры, не замечавшие Нессу все это время, наперегонки бросились заполнять её бальную книжечку и говорить ей комплименты. Второй танец перед ужином, рука в перчатке на его рукаве — она не помнила ни о чем они говорили, ни вкуса еды, только его смеющиеся синие глаза. Уже в неверном свете флайбуса, по дороге домой, бабушка-графиня, отказывающаяся признавать, что зрение её ухудшилось, долго подслеповато вглядывалась в серебристый картонный прямоугольник визитки, на котором простым черным шрифтом было выбито: «Бринэйнн Киллкенни, маркграф Шеффилд» и качала головой. «Маркграф» значило приграничье, и, хотя то, что мальчик выбрал её внучку, делало ему честь и свидетельствовало о хорошем вкусе, да и сами маркграфы были в фаворе у императора, но отдать свою хрупкую голубку, единственное, что осталось от дорогой, но такой упрямой Эммы, еще одному приграничному авантюристу… Несса же отмела все возражения единственной фразой: «Либо за него, либо ни за кого», и была в этот момент так похожа на свою покойницу-мать, что графиня сдалась.
На следующее утро, во время визита «этого молодого джентльмена», графиня, вопреки всем правилам приличия, выскользнула из гостиной по откровенно надуманному предлогу, и не смогла сдержать слез, наблюдая сквозь щель в приоткрытой двери, как хорошо известный своим упрямством Бринэйнн Киллкенни опускается перед её внучкой на одно колено. Теперь же влюбленные вынуждены были протанцевать положенное количество балов, чтобы никто не мог счесть помолвку слишком поспешной, а потому имеющей тайные, порочные причины.
Глава 6
Тетушка была весьма довольна итогами суаре. Дамы признали меня «весьма перспективной», предвкушали, что я «внесу приятное оживление в малый сезон», а одна из патронесс «Камелии», оказавшаяся в числе приятельниц виконтессы, собралась рекомендовать меня в этот закрытый клуб. Для полного сходства со щенком — победителем галактической собачьей выставки — мне не хватало только парадной розетки из лент и диплома с описанием, составленным экспертом надлежащего класса. Впрочем, я была более чем уверена, что «хорошая породная голова, высокий постав шеи, прикус — норма» уложилось в каждой головке, украшенной чепцом, тюрбаном или перьями. Я же получила карточку с контактами Нессы и, заодно, информацию, что мы с тетушкой Агатой через неделю будем присутствовать на балу, который дает графиня Пентеркост в честь своего юбилея — Несса и Бринэйнн как раз собирались объявить на нем о помолвке. Приглашения на бал графиня рассылала еще шесть или семь недель назад, и тетушка Агата, в ответном письме, отправленном через неделю, просила позволения присутствовать вместе со своей юной родственницей, каковое было тут же ей дано.
Поднимаясь в свою комнату, я шипела, как раскаленный чайник, плюющийся кипятком — вокруг меня одни интриганы, что тетушка, что Ксав!
Заснуть после суаре никак не удавалось. Сказывались и новые впечатления, и раздражение на родственников, да и временной сдвиг, к которому я никак не могла привыкнуть. В мейферских сутках было на пару часов больше, чем в «изначальных земных», поэтому, в свое время, перед новорожденной империей встала проблема, казавшаяся неразрешимой. С одной стороны — астрономические данные были неумолимы, с другой — возрождаемые традиции, в которых распорядок дня и весь земной антураж играли немаловажную роль, требовали использовать земную систему отсчета. Да и, кроме того, винтажные часы с Изначальной так мило смотрелись в императорских аппартаментах…Простой и элегантный выход придумала императрица Жозефина, жена первого императора Фердинанда — она просто предложила считать, что в мейферских сутках двадцать четыре мейферских часа. Астрономы почесали в затылке и высчитали длительность мейферских секунд относительно земных, известные часовые дома Изначальной внесли необходимые изменения в часовые механизмы, бомонд пожал плечами и достаточно быстро привык к нововведениям.
Я распахнула высокую створку окна, прижалась к ней спиной и долго смотрела на ночной Веллингтон в огнях ночной иллюминации, безо всяких мыслей и планов на будущее, пока, наконец, Прю, заглянувшая ко мне в комнату, не загнала меня в постель.
А со следующего дня началась подготовка к моему первому балу. Каждый полдень, в маленьком, похожем на жука-бронзовку, флайкаре, в Редлиф прибывал месье Анатоль Жермон, преподаватель танцев. Был он высок, седовлас и сухопар, держался с достоинством, на уроках не повышал голоса и не отчитывал за ошибки, но каждая его скупая похвала дорогого стоила. У месье Анатоля были необыкновенно красивые жесты, его руки в неизменных белых перчатках словно летали по воздуху. К моему удивлению, хоть у меня и была, благодаря тете Полине, некоторая базовая школа, но у танцев-фаворитов Веллингтонских балов были свои особенности. В частности, я с тихой паникой узнала, что версии танцев для «домашних» балов отличаются от тех, что танцуются на «публичных ассамблеях» и уж, тем более, на балах, устраиваемых императорской семьей. Если первые требовали просто аккуратности в том, чтобы разминуться с другими танцевальными парами или сохранить танцевальный рисунок, то публичные и императорские балы требовали четкого порядка выполнения па в зависимости от места, которое заняла в начале тура пара. В случае императорских балов надо было, кроме того, твердо знать еще и место, на которое пара могла бы претендовать исходя из своего положения на социальной лестнице. Впрочем, для тех, кто впитывал подобные премудрости с младых ногтей, эта система не вызывала ни удивления, ни паники, да и, надо признаться, записи таких балов завораживали красотой и слаженностью выполнения фигур и составления танцующими волшебных картин.