— О, император настоящий политик — улыбнулась я. — Не боитесь оказаться в похожей ситуации?
— Боюсь, что у нас с моей матерью несколько другие отношения, — холодно отозвался Рауль, отступил на шаг и красивым жестом отправил в пруд остатки птичьего угощения.
После, отряхнув перчатки от крошек, он снова предложил опереться на его руку.
— Мне кажется, мисс Дюбо, что мадам Фредерика уже вполне бодра, и буквально изнывает от желания отправиться дальше.
«Странный какой-то», — решила я, опираясь на подставленную руку и отправляясь в недлинный путь к лавочке баронессы.
Глава 7
Мне казалось, что волноваться перед первым балом — удел юных, трепетных барышень, однако, когда пришел «день Х», я поняла, что оставаться спокойной мне не удается. Не помогли ни получасовая болтовня по буку с Нессой, которая всячески пыталась меня приободрить, ни традиционный «созвон» с мамой и Ксавом. Разговор с Ксавом наоборот, привел мои чувства в смятение. Брат искренне досадовал, что не может быть со мной рядом в такой ответственный момент и все пытался выяснить, «как мне Рауль», который должен был, по задумке брата, стать ему достойной заменой. Пришлось пустить в ход всю свою дипломатичность, которую я с таким успехом применяла в общении с мамой, поэтому разговор я закончила с чувством огромного облегчения. И если во время завтрака я все-таки смогла справится с омлетом, то во время ленча тетушка, посмотрев, как я нервно кручу в руках чашку, сообщила, что этот чайный сервиз дорог ей, как память, и если я планирую бить посуду — она с удовольствием выдаст мне сервиз поплоше. Я постаралась взять себя в руки и покорно выпила чаю с ромашкой, который, по мнению тетушки Агаты, должен был помочь мне успокоится. Надо ли говорить, что чай нисколько не помог?
Поднявшись в свои комнаты я не смогла ни читать, ни найти какое-либо другое занятие, поэтому принялась бесцельно бродить из комнаты в комнату. Эти бессмысленные метания прекратила тетушка, которую я застала у себя в туалетной.
— Помнится, перед своим первым балом я тоже не находила себе места, — заявила она, усаживая меня в кресло и устраиваясь в другом.
— Но не в моем же возрасте, — немного нервно всплеснула я руками.
— Феерическая чушь! — фыркнула тетя Гасси, и прижала палец к моему лбу, — у такой умной девочки как ты гораздо больше поводов для волнения, чем у едва покинувших классные комнаты и пансионы девиц, которые еще ничего толком не видели. Практичные мечтают об удачном замужестве и о том, что будущий муж будет не слишком невыносим, романтичные — мечтают о Большой Любви, и беспокоятся лишь о том, что не сумеют её распознать сразу. Ты же — другое дело. Впрочем, я пришла сюда не за этим. Я хочу подарить тебе одну вещицу.
Прю, которую я не сразу заметила, передала тетушке небольшой, завернутый в бархат, предмет, который та стала осторожно разворачивать. Вскоре, у нее в руках оказалась старинная шкатулочка из тисненой кожи, углы и небольшой замочек которой были отделаны серебром.
— Возьми, это тебе, — улыбнулась мне тетушка.
Я несмело взяла несомненно антикварную шкатулку, и, почти не дыша, попыталась открыть замочек.
— Смелее, Милочка, — подбодрила меня виконтесса, — эта шкатулка служила не одному поколению девиц, и, думаю, послужит еще твоим внучкам.
Щелкнул, поддаваясь, замок, я откинула крышку и замерла. Внутри лежал…
— Это бальная книжечка, — услышала я тетушкин голос, — в нашей семье её всегда передавали по женской линии, от матери — к дочери. Увы, на мне эта традиция прервалась… Но я ужасно не люблю, когда вещи лежат «просто так».
Я потрясенно подняла глаза на виконтессу, чтобы тут же вновь опустить их — кружевной платочек тетушки в кои-то веки использовался ей по прямому назначению.
Бальная книжечка удобно легла в руку, была она небольшой, но безделушкой не казалась. Узорный край серебряной обложки изображал венок из листьев, а сама обложка была украшена эмалевой вставкой цвета ночного неба. Рисунок казался простым, даже аскетичным — ветка дерева в розовом цвете и пара мотыльков, однако, я уже видела такие рисунки раньше, и знала, сколько сил и терпения приходится приложить художнику для создания такой миниатюры.
— Чтобы открыть — вытащи карандаш, там, со стороны среза, — подала голос тетушка.
Я вытянула маленький, но от этого не менее удивительный серебряный карандашик из специального крепления, и распахнула книжечку. В ней еще оставались пожелтевшие листы, с полустершимися надписями.
— Бог мой! Я не открывала её с того самого бала, на котором мы с Винсентом объявили о помолвке, — вздохнула виконтесса, — Ну, это и к лучшему. Дай-ка мне книжечку. Вот здесь зажим, надо ослабить его и вытащить предыдущие записи. Дальше мы вставим сюда специальную бальную карту — там по порядку указаны все танцы, что будут на балу, и под каждым из них — пустая строка, где ты будешь вписывать имя того кавалера, которому пообещала этот танец. Это помогает не запутаться, и избежать возможных казусов.
Прю, повинуюсь жесту тетушки, подала ей еще одну, нарядно упакованную, коробку, которую держала в руках. Тетушка ловко избавилась от банта и лент и открыла крышку.
— Вот смотри, — тонкие руки тетушки принялись перебирать содержимое коробки, — это бальные карты, свой комплект для каждого бала. Для удобства они разложены по конвертам. Ты просто сверяешь программу на конверте с программкой, которую вкладывают в приглашение, и находишь нужный. Например, возьмем этот, для бала у графини Пентеркост. Самое главное — не дать страницам перепутаться, иначе придется самой складывать их по порядку следования танцев. Открываем конверт, осторожно вытаскиваем, укладываем — вот так! А теперь закрепляем зажим. Voila! Кстати, это новинка, специальная бумага. Милый мистер Роджерс пытался мне объяснить принцип, но ты же видела мистера Роджерса — я заскучала на второй минуте его воодушевленной речи. Так вот, он сказал, что никаких карандашей не надо, достаточно провести специальной палочкой. Да-да, именно — стилусом. Вот он. Изящная вещица, не правда ли? Ну что, попробуем, как оно работает? Где тут у нас вальс перед ужином? Кого бы мне написать? О! Я пишу: 'Мистер Рауль Файн'. Милочка? Ты сердишься? Ну, право слово, какая глупость — смотри, сейчас я проведу другой стороной стилуса, и все. Даже следа не осталось.
Тетушка передала мне книжечку, погладила по руке, и оставила меня с Прю. Впрочем, ненадолго — практически сразу она вернулась, приведя за собой целую делегацию. Их было трое — высокий, седовласый мужчина, чьи обвисшие щеки и бакенбарды сразу же навевали мысли о столь популярных у местных пожилых дам кентарийских бульдогах; юная девушка, едва ли старше меня, из под чепца которой выбивались непокорные спиральки пшеничных кудряшек; и томный юноша с кошачьими манерами, на котором даже форменный сюртук сидел как что-то неприличное.
— Милочка, — радостно улыбалась тетушка, — посмотри, кого я тебе привела!
Строгий пожилой мужчина, похожий на бульдога, оказался мистером Треверсом, куафером, улыбчивая девушка — Молли Диккенс, как она назвалась, была нейл-мастером, а необычный молодой человек, томно протянувший: «Называйте меня Эдмон, мисс» — визажистом.
Дальше началась кутерьма: тетушка спаслась из комнаты бегством, а меня просили встать тут и там, повернуть голову на три четверти или поднять подбородок, смотрели, как падает свет, передвигая переносную лампу, прикладывали ко мне отрез материала, из которого было сшито мое бальное платье и снова заставляли поворачиваться и переходить с места на место; мистер Треверс пикировался с томным Эдмоном, что, судя по репликам, было их привычным занятием, а мгновенно нашедшие общий язык Молли и Прю сновали из туалетной в ванную комнату с флаконами, несессерами и полотенцами. Когда я поняла, что еще немного, и у меня начнется головная боль, оба мужчины бесшумно исчезли, а Прю призывно приоткрыла дверь в ванную комнату.