Через несколько минут Рэйчел подняла глаза и заметила, что Рон застыл, держа в руках набор жестяных формочек для печенья. Его выразительное лицо по-прежнему было задумчивым.
– О чем ты думаешь? – спросила Рэйчел притихшего Рона.
– Хм? – Он повернулся к ней. – Ах, прости, дорогая. Я просто… Я думал о том, сколько времени Иди с Эзрой зря потратили на свои споры. А если бы один из них умер и они так бы и не сошлись? Было бы ужасно, не находишь? Особенно для того, кто остался бы жить. Невыносимо думать, что так и не сказал нужные слова, не сделал то, что хотел, пока была возможность. Невыносимо гадать…
Он замолчал, глядя на формочки для печенья, а потом резко поднял голову и взглянул на Рэйчел с притворно бодрой улыбкой.
– Что ж, – сказал он, – хорошо, что они вовремя опомнились.
Рэйчел, не зная, что сказать, обошла коробку и крепко обняла Рона.
– Ну-ну, милая, – добродушно проворчал он. – Будь осторожнее, не то пойдут слухи о двойной свадьбе. И что тогда скажет юный Тоби?
– Юный Тоби может думать что хочет, – ответила Рэйчел.
Она отстранилась, но Рон взял ее за плечи, и его морщинистое лицо посерьезнело.
– Я знаю, это не мое дело, – сказал он, – и ты имеешь полное право сказать, чтобы я отстал и не совал нос куда не следует, но… Я знаю, что он к тебе неровно дышит. И мне кажется, это взаимно, ты вроде бы прониклась к нему симпатией. А потом что-то случилось, но, что бы это ни было, что бы он ни сказал и ни сделал, может, стоит попробовать еще раз?
Рэйчел аккуратно высвободилась из его объятий. Она знала, что Рон хотел как лучше, но попросту не могла забыть о вопиющем нарушении границ, которое допустил Тоби, начав расследовать ее прошлое. Ей до сих пор становилось не по себе, когда она об этом думала. Со дня их последнего разговора она вздрагивала и поднимала голову каждый раз, когда дверь маяка открывалась, и каждый раз боялась: что, если это он? Что, если он наконец ее нашел? Она знала, что это маловероятно и, даже если бы это случилось, теперь она стала сильнее, чем когда была женой Стивена Гарри. Теперь она никому не позволит так с собой обращаться, особенно ему. Но рана никогда не заживает полностью, и, когда Тоби напомнил ей о прошлом, Рэйчел снова перенеслась в те дни, когда у нее не было будущего, не было «я» и не было ничего, что она могла бы назвать своим. Теперь Рэйчел нужно было время, чтобы прийти в себя и восстановить равновесие, обретенное в результате долгой и тяжелой борьбы. Несправедливо, что ей приходится это делать. Несправедливо, что мужчина, уже забравший у нее годы жизни, снова поселился в ее мыслях и темных кошмарах. А виной тому, хоть и неосознанно, был Тоби. Это он снова заставил ее переживать. Рэйчел очень на него злилась. Не помогало даже то, что Тоби сумел вернуть ей доброе имя. Если он и был в чем-то прав, так только в том, что Рэйчел имела право злиться.
– Не могу, Рон, – сказала она. – Некоторые вещи просто нельзя забыть.
Рон понимающе кивнул. А потом, к ее потрясению, добавил:
– Он выяснил что-то о твоем прошлом, да? Мы все думали и гадали, а он стал искать и нашел, как нашел компромат на Дору Маккриди?
– Нет, – в ужасе воскликнула Рэйчел, – я не такая, как Дора Маккриди!
– Прости. Разумеется, ты не такая. Я имел в виду, что это его работа – наводить справки. Наверное, он просто сделал то, к чему привык. Если он тебя обидел, мне очень жаль. Думаю, ему тоже.
Она отвернулась, и взгляд ее упал на коробки с вещами Каллена. Ей вдруг показалось, что их очень мало – как в таком небольшом количестве вещей может заключаться целая жизнь?
– Слишком сложно объяснять, Рон, – тихо проговорила она. – Лучше не спрашивай.
– Я и не спрашиваю, милая. – Рон коснулся ее руки, а она повернулась и заметила на его лице грустную улыбку. – Просто не хочу, чтобы ты совершила ошибку. Иди и Эзра едва этого не сделали. Вот и все.
Рон отодвинулся и достал еще один предмет из последнего кухонного ящика. Это оказалась узкая старая картонная коробка; он открыл ее и достал антикварный нож для торта. Рукоятку украшали изящные посеребренные завитушки. Рэйчел вспомнила, когда в последний раз видела этот нож – летом, Каллен тогда приготовил многослойный бисквит с клубникой и сливками. Она вспомнила смех, широко распахнутые двери маяка и безоблачное голубое небо. Рон стоял на пороге и бросал Буковски палку как можно дальше, тот приносил ее, а Рон снова бросал. Потом день сменился вечером, но смех не смолк. Они доели торт, и свет наконец померк. Остались только звезды.