– Тебе не кажется, что нам устроили свидание? – наконец произнес он.
– Я все думала, скоро ли ты догадаешься.
– Хитрые у тебя друзья, – заметил он, поднимая кружку.
– Теперь они и твои друзья, – рассмеялась Рэйчел. – Не вали все на меня!
– Наверное, ты права, – с удивлением ответил он. – Я и не заметил, как мы все подружились.
– Угу. – Рэйчел глотнула пива, кивнула и добавила: – Мне знакомо это чувство. Я ведь не планировала надолго задерживаться в Ньютон-Данбаре. Я попала сюда случайно, но, прожив тут пять лет, даже думать не хочу о переезде.
– А как ты тут оказалась, если говоришь, что все вышло случайно? – с любопытством спросил Тоби.
Рэйчел посмотрела на него, и на миг ему показалось, будто она оценивает, можно ли ему доверять. Ее глаза словно видели его насквозь. Должно быть, когда она сердится, они холодны как лед.
– Сломался фургон, – коротко ответила она.
– Ясно, – ответил Тоби, хотя ничего ему ясно не было.
Рэйчел продолжала смотреть на него тем же оценивающим взглядом. А потом решила сказать честно:
– Я жила в фургоне. Долгое время другого дома у меня не было.
Она замолчала, словно проверяя, как он отреагирует. Тоби солгал бы, сказав, что не удивился, но за годы работы журналистом он привык выслушивать невероятные, а подчас ужасные истории, не выдавая чувств.
– А что это был за фургон? – спросил он.
Вопросы – главное в журналистской работе.
– «Фольксваген». Очень старый.
– Классика.
Рэйчел рассмеялась:
– Можно и так сказать. Машина была маленькая, тесная, и зимой там можно было все себе отморозить.
– Но она была твоя.
– Да, – тихо проговорила она, – моя. И на ней можно было быстро уехать.
Он хотел спросить, почему это было для нее так важно, но опыт подсказывал, что момент неподходящий.
– Короче говоря, – продолжила Рэйчел после недолгого молчания, – я хотела устроиться на одну из больших ферм собирать малину. Заехала сюда посмотреть на маяк – я где-то видела открытки Иди, и на обороте был адрес. У въезда на холм фургон заглох. Я пошла в магазин и попросила Каллена вызвать механика. Пока я ждала, он заварил чай, мы разговорились, и так пролетело несколько часов. Когда механик наконец приехал и сказал, во сколько обойдется ремонт, я поняла, что с машиной придется попрощаться. Я пыталась понять, что делать дальше, ведь денег у меня не было, а теперь я лишилась и средства передвижения. Ни дома, ни работы… И тут Каллен предложил мне место в книжном. Поэтому я здесь. Прощай, фургон, здравствуй, маяк.
Тоби улыбнулся.
– Как будто судьба тебя сюда привела.
Рэйчел рассмеялась, и Тоби отметил, что ему нравится ее смех.
– Можно и так сказать. У Каллена даже в мыслях не было отнестись ко мне с подозрением, а ведь у меня не было ни дома, ни рекомендаций, ни опыта работы в книжном. Он просто взял и предложил мне работу и жилье.
– Наверное, ты произвела хорошее впечатление, пока вы пили чай, – рассудил Тоби.
– Возможно, – ответила Рэйчел, – но мне кажется, он поступил бы так с кем угодно. Просто он такой человек. На самом деле я ему всем обязана. Не знаю, что бы я без него делала. Что бы со мной сейчас было. Скорее всего, жила бы на улице.
Тоби стало любопытно, где она жила до фургона, была ли у нее семья и почему она не могла к ней вернуться. Но вслух он сказал другое:
– Поэтому ты так спокойно относишься к Джилли?
– Думаю, да. – Рэйчел задумалась и на миг улетела мыслями далеко-далеко, а потом с улыбкой снова взглянула на него. – Но хватит обо мне, я и так много наговорила, – произнесла она, хотя это была неправда – после ее рассказа она начала казаться Тоби еще более загадочной, чем была раньше. – Расскажи теперь ты о себе. Как стал журналистом?
– Я никогда не хотел заниматься ничем другим. Это было единственное мое серьезное увлечение, – ответил Тоби. – Я еще учился в школе, когда началась война на Балканах. Несмотря на весь ужас происходящего, я с интересом следил за событиями, ведь в конфликте с обеих сторон участвовали ребята моего возраста. Одни подростки сидели в подвалах, а им на голову падали бомбы, другие в камуфляже, с оружием в руках сражались, а моим единственным врагом были уравнения по математике. Я хотел лучше понять, как они живут, ведь их жизнь так отличалась от моей. Меня восхищали журналисты, готовые рисковать жизнью, чтобы задать те же самые вопросы, которые хотел задать я. Мне казалось, что это благородная профессия – рассказывать миру истории людей, которые не могут рассказать их сами.