Так замужество постепенно отодвинуло искусство на третий план. Почти все пространство в ее жизни заполнил муж и его потребности; для любимого занятия оставалось лишь несколько свободных часов, как правило поздно вечером. Когда Иди наконец рассталась с Дезом и переехала в Ньютон-Данбар, она позволила искусству захватить себя и творила целыми днями, как мечтала в юности. Просыпалась рано, приходила в мастерскую уже к восьми утра и сидела до пяти-шести часов, как в офисе. А если чувствовала необходимость закончить тот или иной проект, тогда возвращалась после ужина и продолжала работать. Но чаще вечера оставались свободными для развлечений или набросков. Иди нравилась ее нынешняя жизнь. Она радовалась, что может посвятить столько времени единственному делу, которое всегда у нее хорошо получалось. Даже сейчас, когда большинство ее ровесниц вышли на пенсию, она продолжала совершенствоваться в творчестве.
Однако в последнее время привычка работать поздними вечерами вернулась. После смерти Каллена Иди плохо спала. Отчасти от горя – ей не хватало старого друга, – а отчасти от беспокойства о маяке и о том, в чьи руки он теперь попадет. Она не делилась тревогами с Рэйчел: у той полно было своих проблем, куда серьезнее. Но Иди боялась, что судьба маяка коснется и ее самой. Каллен открыл проход на холм для всех, чтобы местные жители могли приходить в книжный, но на самом деле холм был частной собственностью. И если Дора Маккриди дотянется до башни своими лапами, она первым делом закроет проход. А потом начнет застройку. Разумеется, холм не лучшее место для строительства. Но участок был большой, с хорошим видом и находился прямо за домом Иди. Что бы Маккриди ни задумала, вряд ли он останется тихим уголком, каким был, когда Иди сюда переехала.
Почему Каллен не составил завещание? Это казалось невероятной глупостью. Иди вырезала на дереве еще один изящный завиток, работая полумиллиметровым лезвием. Гладкая деревянная рукоятка была отполирована временем. Что бы подумал Дез, увидев ее сейчас? Пожалуй, ничего. Он никогда по-настоящему ее не замечал.
Она отложила резак и взяла другой, с чуть более широким лезвием. Пальцы не размыкались, застыв в предыдущем положении. Иди чертыхнулась, глядя на свою руку как на чужую; потянулась за бокалом, поднесла его к губам и только тогда поняла, что он пуст. Она снова выругалась и встала. По опыту она знала, что лучше не ставить бутылку рядом на стол, чтобы не опрокинуть ненароком и не залить всю работу.
Встав, Иди потянулась. Мышцы шеи затекли после долгого сидения в одном положении. Видимо, поэтому пальцы и свело: она слишком долго работала без перерыва. Неудивительно, что они болели, неудивительно, что затекли. Она подошла к столу, где оставила бутылку, – под окном, выходившим в сад. Посмотрела на свое отражение в окне, лицо, освещенное желтым отблеском свечи, контуры тела, вырисовывающиеся в более резком бело-голубом свете лампы. Сад она не видела, лишь свое отражение в темноте – призрачное, дрожащее; по-прежнему глядя на себя, она потянулась за бутылкой и опрокинула три свечи.
– Черт.
Иди попыталась поднять их. Подняла одну. А две другие покатились прямо по новой пачке японской бумаги ручной работы, которую доставили этим утром. Она еще не успела ее убрать. Тонкая бумага вспыхнула мгновенно; за долю секунды тончайшие, как паутинка, края обратились в черный пепел, а пламя разгоралось все сильнее.
– Черт. Черт!
Иди бросилась к раковине, но не смогла повернуть кран; руки не слушались, она не могла за него ухватиться, а когда наконец ей это удалось, вода полилась в испачканную чернилами фарфоровую раковину. Иди схватила большую кружку и тут же уронила ее в раковину; кружка разбилась вдребезги под струями напрасно льющейся воды. Ее охватила паника; пламя за спиной потрескивало и ревело, скоро оно дотянется до ее чернил и растворителей, и тогда…
Дверь, ведущая в сад, вдруг распахнулась.
– Отойдите!
Лишь когда фигурка пронеслась мимо, Иди узнала бездомную девушку. Джилли схватила полотенце с сушилки, намочила и накинула на пламя. Она принялась сбивать огонь. На Джилли было пальто Эзры, ее руки тонули в многочисленных складках рукавов, а она хлопала полотенцем по языкам пламени. Иди стояла, вжавшись спиной в сушилку. От шока она будто приросла к месту.
Когда все кончилось, в мастерской воцарилась холодная мертвая тишина, как после снегопада. Все заняло меньше трех минут. Иди взглянула на растрепанную девушку, вторгшуюся в ее пространство. Джилли окутывал едкий клубящийся дым, усилившийся, когда она принялась задувать оставшиеся свечи.