1812, подумала Рэйчел, вспомнив дату на документах, найденных на чердаке. 1812. Камера в башне Джеймса Макдональда была старше той, что считалась старейшей из действующих, на целую четверть века.
Рэйчел читала, что камеру в Дамфрисе запускали только в хорошую погоду, чтобы не допустить износа линзы и зеркального механизма. Поначалу Рэйчел боялась открывать апертуру в потолочном окне башни, думая, что повредит ее и будет виновата или что прохожие заметят, что на крыше маяка что-то изменилось. Но постепенно ее увлекли архитектурные планы, сам прибор и новый ракурс городка, где она бросила якорь пять лет назад.
Наблюдая за городком с высоты птичьего полета, она могла видеть его таким, каким не видел никто. В некотором роде этот взгляд был более интимным, но в то же время – более отстраненным. Расстояние, с которого Рэйчел могла наблюдать за всем, что окружало ее дом, всегда оставалось одинаковым. Но она могла двигать зеркало, в котором отражался свет, и видеть округу на триста шестьдесят градусов. Поднимая и опуская столешницу, можно было настроить резкость изображения, но в любом случае ей всегда был виден весь городок – от башни на вершине холма до самых окраин. Приблизить изображение и рассмотреть детали было нельзя. Рэйчел видела фигуры людей, шагающих по главной улице; те заходили сперва в супермаркет, затем в паб, но невозможно было увеличить картинку и понять, кто это. Она различала очертания садов, видела лужайки и клумбы, но не могла разглядеть, что за цветы там растут. По панораме города плыли тени облаков, они попадали в кадр целиком, и Рэйчел следила за ними со своего высокого наблюдательного пункта – не на земле, не в небе, а где-то посередине.
Я здесь, и меня здесь нет. Фраза идеально описывала состояние Рэйчел, когда та наблюдала за панорамой с камеры-обскуры.
Рэйчел пыталась представить, как выглядело это место в 1812 году, а точнее, в 1815-м, когда башню достроили. Ньютон-Данбар тогда уже существовал: Каллен однажды показал ей репродукцию первой карты Шотландии начала XVII века, и на ней был отмечен крошечный городок. В 1812 году по грунтовым дорогам, должно быть, ездили запряженные лошадьми повозки, ненадолго останавливаясь между немногочисленными домиками. Наверняка в городе были пекарня и паб. Возможно, и продуктовая лавка на месте нынешнего супермаркета. В сторожке жил сторож, а у тропинки, поднимающейся вверх на холм, стояли ворота. В коттеджах Иди и Эзры жили работники поместья, а большой дом стоял в окружении ухоженных лужаек.
Со своей наблюдательной вышки Рэйчел могла внимательно осмотреть развалины некогда величественного особняка. Она пыталась найти их и раньше, когда гуляла. Рэйчел любила бродить по лесу. Пару раз она вроде бы наткнулась на полуразрушенную стену, но за густыми зарослями трудно было понять, стена это или нет. Она не нашла развалины с земли, но с воздуха их было видно хорошо. Сверху Рэйчел разглядела прерывистый контур каменных стен – большую фигуру с пустотами в тех местах, где стены при пожаре обвалились. По словам Каллена, дом сгорел в начале 1816 года. Впрочем, он, несмотря на свою страсть к истории, не любил говорить о прошлом своей семьи, особенно о семейных трагедиях. И его можно было понять.
В этой маленькой комнате под куполом хранилась история, которую, вероятно, никто никогда не рассказывал. Что это была за история, Рэйчел не знала, но не сомневалась, что это можно выяснить. С каждым документом, который она доставала из-под мраморной плиты, обнаруживались новые сведения, хотя на расшифровку мелкого почерка уходило много труда и времени. Порой Рэйчел тратила час и даже больше, пытаясь составить из отдельных слов всего одно предложение. Чтобы распутать клубок, нужно было понять, с чего начать, но даже это было невероятно сложно. В конце концов Рэйчел решила, что лучше всего разложить документы в хронологическом порядке.
Она надеялась, что, выстроив хронологию в тетрадях, свитках и отдельных записках, она сможет хотя бы понять, кому принадлежали инициалы Э. А. М., стоявшие на многих документах. Рэйчел не знала, сколько у нее времени. Рано или поздно она должна будет рассказать Алану Кроссвику о комнате на чердаке, чтобы он решил, что с ней делать. Но пока это место принадлежало только ей.
Рэйчел старалась подниматься на чердак с последними лучами солнца, чтобы вовремя открыть люк и увидеть раскинувшийся внизу мир. В дни, когда находился очередной дальний знакомый, которому необходимо было рассказать о смерти Каллена, это помогало ей не падать духом. Рэйчел и не подозревала, что у Каллена было столько друзей. Впрочем, ее это не удивляло, ведь при жизни он очень любил поболтать. Даже случайные знакомые становились его друзьями на всю жизнь; Рэйчел по опыту знала, что такое вполне возможно. И несмотря на то что личность Э. А. М. по-прежнему оставалась для нее загадкой, комната с камерой-обскурой стала для нее местом, куда можно было сбегать от повседневных тягот, не выходя из дома и не совершая вылазки в городок. Но она ни разу не видела город после наступления темноты. С заходом солнца камера-обскура переставала работать. Для того чтобы изображение чудом возникало на луноподобной мраморной плите, требовался яркий свет.