– Ну, о них известно довольно много.
– Я бы не сказал, что много. Мы знаем только, что они очень далеко, что они светятся, а восходят и заходят в определенном порядке.
– Да, а еще что?
– Мне кажется, звезды приятны нам и привлекательны тем, что ярко светят и издавна твердо следуют своими путями. На вид все так спокойно, красиво да весело. Мы видим лишь маленькие огоньки, тихонько кружащие в дальней дали, словно золотые шары. Полное равновесие и порядок, ни тебе раздоров, ни блужданий, ни страдания.
– Верно. Это и есть умиротворенность.
– Да. Но на звездах хватает и раздоров, и страдания, и беспорядка, просто мы этого не видим. Если б кто с далекой звезды глянул сюда, он увидел бы нашу бедную, милую землю точно такой же – сияющей, словно золотой шар, в надежном паренье.
– Само собой. Земля ведь тоже звезда.
– Да, брат. А звезды – тоже земли, там тоже есть и распри, и страх, и голод, и смерть.
– Вполне возможно, вот и надо утешаться тем, что в других местах не лучше, чем у нас.
– Думаешь? А мне приятнее думать, что порядок и красота, в коих парят звезды, объемлют и нас, пусть мы этого и не замечаем. И мне кажется, тот, кто мог бы увидеть всю нашу жизнь словно из дальней дали, наверняка счастливый человек.
– Что ты имеешь в виду?
– Он бы увидел ее так же, как мы видим звезды. Ведь нам виден только их блеск и чудесный порядок.
– Вон оно как!
– По-моему, наш брат сходным образом думает о своей ранней юности. Видит только блеск, только цель, какой хотел достичь, а от нынешнего дня видит лишь мутную многоликую путаницу.
– Надо же, ты, оказывается, философ. Но говоришь верно. Был бы только хоть какой-то прок от раздумий!
– Прок есть. Тут как с яблоком. Когда ешь его, по-настоящему испытывая голод, оно насыщает. А вот мнимому голоду требуется куда больше – суп, мясо, вино и пирог, иначе он перекинется на расположение духа и вызовет злость.
– Далось тебе это яблоко!
– Но ведь так оно и есть. Кто по-настоящему голоден, тот и размышлениями насытится. Ведь человеку столько мудрости даром достается. Он знает, как далеко от нас луна, знает, сколько зудней в головке сыра, и вполне доволен этим знанием, а если после праведных трудов на полчасика призадумается и сочинит что-нибудь поучительное, уже мнит себя сущим героем.
– А что такого? Кому от этого плохо?
– Не знаю. Но мне кажется, кабы человек так жаждал знаний, как оголодавший – хлеба, он бы от мельчайшей истины получал столько наслаждения и восторга, сколько другие от всех знаний не получают.
– Ты так думаешь? Однако ж человек что знает, то и знает, и чем больше, тем лучше. Вот почему я странствую и примечаю, как люди действуют тут и там. И ты тоже, или нет?
– Нет, со мной по-другому. Я пустился в странствия, потому что был по горло сыт знаниями и хотел проголодаться.
– Ишь ты! Право слово, первый раз такого встречаю. Ей-богу, надо еще с тобой потолковать. Но время уж позднее, не перестараться бы. А вот стаканчик вина на добром постоялом дворе сейчас не повредит. В городе, поди, и девушки есть? Или… прости, об этом тебя спрашивать не след. Но до постоялого двора я, брат, тебе компанию составлю, может, там и для меня местечко найдется. Идти-то далече?
– Это уж сам решай. Я здесь заночую.
– Под открытым небом?
– Под открытым небом.
– Тоже неплохо. Но не для меня. Впрочем, я охотно посижу с тобой еще чуток, коли ты пока не собираешься спать.
– Ладно, оставайся.
– Надо тебе знать, я большой охотник до размышлений и всего такого прочего. И как-то довелось мне прочесть одну книгу, там все было прописано про жизнь человеческую, про смерть и про душу.
– Да? И что же именно?
– Ну, все-то я не запомнил. Но, к примеру, там говорилось, что смерти бояться не нужно, и мне это понравилось. Тебе не кажется, что в конце концов это самое главное? Умереть каждому суждено, и кто не страшится, тот живет себе спокойно.
– Пожалуй. Но почему это самое главное? На мой взгляд, смерть вовсе не так важна.
– Ха, легко этак говорить-то. Неужто смерть не внушает тебе почтения?
– Отчего же. Но не больше, нежели рождение и все прочее, что происходит с нами и над чем мы не властны. О смерти нам беспокоиться незачем, все мы умрем, на это нам силы тратить не придется.
– Ты что же, вовсе не веруешь в Бога?
– Почему? Верую.
– Но ты так легко говоришь о смерти! Не знаешь разве, что будет потом?
– А ты знаешь?
– После смерти будет суд. И тогда всяк увидит, чтó заварил себе при жизни.