— Гляньте-ка, Кнут-Дударь! Здравствуй! Отчего ты нынче так с лица спал?
Кнут так и остался висеть высоко над землей на верхушке ели, но, набравшись смелости, ответил:
— А как мне с лица не спасть, коли со вчерашнего обеда у меня во рту, кроме раскаленного железа, застывшего ртутного серебра, маковой росинки да комариной ножки, ничего не было?
— Да как ты смел помешать моему послеобеденному сну? — спросил Ствол Ели. — Разве тебе не ведомо, что я — Лесной король и владычествую над всеми деревьями и болотами на семь миль окрест? Видел ты мой замок? Разве худо я живу?
Кнут ничего не видал кругом, кроме дикой безлюдной вересковой пустоши, но все же отважился смиренно спросить, не дозволят ли ему спуститься вниз, к болотцу, и сорвать несколько ягодок морошки.
— Это еще что? Какие ягодки морошки? — взревел Лесной король. — Возьми сосну вместо поварешки и хлебни семь бочек болотной воды. Вот это, по-нашему, еда, это — мое любимое блюдо!
— А нельзя ли мне лучше съесть бочку яблочного пюре да одну — в меру полную — яму меда диких пчел? — спросил Кнут.
— Яблочное пюре? Да я из тебя самого яблочное пюре сделаю! Ты нарушил мой послеобеденный сон! Королевский орел, жалую тебе мальчишку, изруби его на гуляш для твоих орлят!
И увидел тут Кнут гигантского орла, что сидел на верхушке ели и глядел на него кровожадным взглядом. Вниз спрыгнуть он не мог. Ствол Ели крепко держал его руки и ноги; скоро его изрубят на гуляш…
Кнут-Дударь никогда в жизни не ел гуляш, но как ни любил он поесть, ему стало неуютно при мысли о том, что сам он может стать кормом для орла с орлятами. Жизнь Кнута висела на волоске. Но вдруг он ощутил, как что-то нежное, словно цветок, карабкается вверх по его руке, по воротнику его куртки, по его подбородку, а оттуда — прямо ко рту. Это была маленькая, забытая в кармане его курточки Эльфа. Теперь она с невероятным трудом тащила волшебную дудочку, что была в шесть раз длиннее ее самой.
— Играй! — приказала Эльфа.
Почувствовав во рту дудочку, Кнут начал дудеть.
И снова дудочка заиграла: «Баю-баюшки-баю!» Ствол Ели принялся зевать, потягиваясь всеми своими ветвями, бормотать что-то вроде:
— Нарушили мой послеобеденный сон!
После чего он бросился вниз и, падая, подмял под себя гигантского орла. Кнут пополз меж ветвями и услыхал, как храпит растянувшийся на мшистом покрове Лесной король. Казалось, будто сотня медведей ворчит один громче другого. И Кнут снова помчался вперед. Несясь изо всех сил, он подумал: «Ну уж теперь-то я буду осторожней. Здесь в лесу и вправду — опасно. Пойду-ка я лучше прибрежной тропой вдоль моря!»
Вскоре он проложил себе путь среди упавших столбов к изгороди, перелез через нее и очутился на прибрежной тропе. Его взору предстали широкие открытые морские просторы, куда более обозримые, нежели у Жемчужной отмели. Дул Западный Ветер, но не суровый и буйный, что частенько дует на море, а, скорее, такой легкий свежий бриз, когда лодка пляшет по волнам и какой любят мореходы. А эти мелкие волны, как пленительно милы они были, когда вздымали свои неровные холмистые гребни! Как весело прыгали, гоняясь друг за дружкой! Волны напоминали бы маленьких резвых ребятишек, что плещутся в лохани с водой, не будь они одеты в курточки цвета морской воды и в платьица, отороченные тонкими белыми кружевами на подолах.
Усевшись на склоне горы у обочины, Кнут почувствовал, как он устал, и начал разглядывать волны. Насколько он помнил, они всегда были ему по душе. Ведь он рос у берега вместе с ними. Ничего приятнее, чем наблюдать веселые игры волн, Кнут не знал. Это было почти так же чудесно, как самому плавать среди волн. Если б только не сводило так живот от голода!
«Будь у меня все те плоские камешки, которые я заставлял плясать на гребнях волн, и будь все они настоящими бутербродами, вот бы я наелся!» подумал Кнут.
Тут на берег обрушилась волна, да так далеко, что омыла голые ноги Кнута. Из пены морской показалось белое плечо, и тут же, вслед за этим, на склоне горы очутилась и уже сидела рядом с мальчиком прелестная маленькая девочка почти одного с Кнутом роста. На ней было светло-зеленое одеяние и серебряный браслет, в длинных золотисто-желтых волосах — золотой гребень, а над ним — венок из белейших кувшинок.
— Гляньте-ка, Кнут-Дударь! Ну, здравствуй, — молвила она голоском, подобным журчанию ручья весной, — Отчего ты нынче так с лица спал?