Горький Максим
Кнут Гамсун
А.М.Горький
Кнут Гамсун
Есть люди, для которых писание книг - ремесло, "средство к жизни"; когда они не лгут на человека, не показывают его хуже, чем он есть, - это уже хорошо. Еще лучше, если они несколько, хотя бы и грубо, подкрашивают ближнего, пусть они делают это лишь потому, что желают заслужить благоволение читателей, я нахожу, что читателям полезно видеть себя менее тусклыми; красивенькое оперение придает человеку сходство с петухом, а ведь эта птица, разучившись летать, все-таки ходит по земле гордо и почтенно не только тем, что одаряет мир миллионами яиц, но и потому также, что ею хорошо понято культурное значение соперничества.
Есть писатели, обреченные недугом "таланта" работать "в поте лица", побуждаемые сочинять книги беспокойным стремлением к "славе", вполне законной и биологически оправданной жаждой выдвинуть, "выявить" свою личность из хаотической массы "просто людей", создать в среде этих людей атмосферу внимания и сочувствия сочинителю, утешителю, забавнику. Для таких писателей совершенно необходимы лестные отзывы критиков, почтительные поклоны читателей, многообещающее любопытство женщины, все прочее в этом духе, что, охмеляя, возбуждает к дальнейшему труду. Писатели этого ряда недолговечны и не глубоко врезают имена свои в "память веков", но это именно они создают "литературу" в широком смысле понятия и они подобны безыменным каменщикам, которые создавали удивительные храмы Средневековья.
Затем идут художники исключительной духовной силы, сосредоточенности и почти чудесного духовного зрения; они обладают способностью видеть никому не видимое, понимать никем не понятое, открывать в обычном необыкновенное. На их книгах лежит отпечаток внушительной и чарующей интимности, и всегда чувствуешь что они говорят не "людям вообще", а какому-то одному, излюбленному человеку, он один только и важен для них, он только и может понять всю глубину и значительность их "священного писания".
Вероятно, человек этот физически не существует, художники выдумывают его. Воображаемый собеседник исключительно понятлив и умен, ибо он - ты сам. Не могу представить Анатоля Франса беседующего с живым человеком-другом совершенно открыто, без пауз, требующих умолчаний и многоточий.
Это - монументальные люди искусства, творцы "вечных книг", деспоты в области литературы, создатели школ, течений, стилей.
Кнут Гамсун принадлежит именно к этой группе художников слова. Но и среди них он для меня является исключением. В современной литературе я не вижу никого, равного ему по оригинальности творчества.
Я думаю, что для него совершенно не важны, не интересны "школа", "стиль" и вообще все то, что влачится тенью вслед за истинным искусством, которое, точно так же, как наука, создает "вторую природу", с тем различием, что наука заботливо окружает человека "второю природой" извне, а искусство создает эту природу внутри нас.
Творчество Гамсуна поистине "священное писание" о людях, писание совершенно лишенное каких-либо внешних украшений, - его красота в неумолимой и ослепительно простой правде, которая каким-то чудом делает написанные им фигуры людей норвежцев так же убедительно прекрасными, как статуи античной Греции.
Он пишет не для читателей и не для единственного "излюбленного", нет. У меня такое впечатление: о том, что Гамсун знает и чувствует, он рассказывает кому-то и куда-то, через головы всех людей.
Рассказывая, он размышляет, но, на мой взгляд, было бы бесполезно искать, что именно хочет утвердить Кнут Гамсун. Его размышления совершенно лишены "педагогических" намерений, его мысль не подчинена никаким моральным догматам и социальным гипотезам, мне она кажется идеально свободной.
"Да, - говорит он, - все мы бродяги по земле". Говорит, но не утверждает это. Он - не пессимист. Его "бродяги" - хозяева земли; люди маленькой и суровой страны, которых он создает, все - герои. - Исаак "Соков земли" - человек эпоса. Если б Эдда не была уже создана до него, он, конечно, создал бы Эдду, соткав из ткани воображения своего Тора, Бальдура, Фрейю и Локи. И - Локи, потому что зло тоже необходимо привести в систему, нужно нарастить ему голову для того, чтобы оторвать ее. Я думаю, что голову Локи оторвет кто-нибудь подобный Исааку и затем, устроившись на земле беззлобно, как давно уже пора и достойно человека устроиться, он обновит небо, заселив его более человечными и добрыми богами. Ибо - наверное этот будущий хороший, умный человек не потерпит пустоты в небе из опасения, чтоб она не проникла в душу его.
Фрекен Д'Эспар "была такая упорная в хорошем и дурном, так ушла во все земное. Мы так называем это".
В четыре подчеркнутых слова Гамсун вложил снисходительную и мягкую иронию мудреца: что еще есть кроме земного, что значительнее страданий ничтожных человеческих единиц, осужденных жить в пустоте, на земле, которая дрожит, разламывается под их ногами и в одну минуту уничтожает их десятками тысяч, как это было в Лиссабоне, на Мартинике, в Мессине и Японии?
Именно в этом, земном, весь наш смысл бытия и ведь не человек виноват в том, что для него нет ничего больше. Ничего, кроме бога, созданного им для утешения своего и в котором я, лично, вижу столько же мистики, сколько ее в механике. Разве бог не создан для того, чтобы гармонизировать, отточить идею всемогущества, всеведения, разве он не дитя мысли, единственного орудия самозащиты человека.
Можно думать, что в последних книгах - "Соки земли", "Женщина у колодца", "Санатория Горахус", - Гамсун беседует с каким-то существом, которое видимо и знакомо только ему. Может быть, это так называемый "мировой разум", может быть, - бог Кнута Гамсуна, созданный Гамсуном же для беседы с ним. Ему-то удивительный норвежский художник и рассказывает страшные своей эпической простотой истории о жизни таких людей, какова Ингер "Соков земли". "Она была почти ничем среди людей, ничтожная единица", - такой написал он эту героиню будничной жизни.
Никто до Гамсуна не умел так поражающе рассказывать о людях, якобы безличных и ничтожных, и никто не умел так убедительно показать, что безличных людей не существует.
На земле живут миллионы героев-муравьев, невинно осужденных на смерть, они строят каменные кучи городов, выдумывают и создают мудрые, прекрасные вещи, всячески пытаясь украсить свою трудную жизнь, создают сами для себя мучительные, невыносимые условия социального бытия.
Об этом, об этой неразумной и страшной жизни и рассказывает Гамсун своему собеседнику, рассказывает как бы с чувством некоторого недоумения и, между слов скрывая свой гнев, спрашивает собеседника:
"Ты знаешь, зачем все это нужно? Тебе известно, почему все мы, герои и великомученики, кажемся друг другу ничтожными, безличными? Ты можешь понять, отчего жизнь людей так бессчастна?"
Собеседник лукаво, а может быть, тоже недоуменно безмолвствует.
"Да, - настаивает Кнут Гамсун, - прекраснейший художник, - вот какова жизнь. А почему это? Можешь ты ответить?"
Ему не отвечают.
Тогда Гамсун с простотою еще более изумительной рассказывает новую историю о невинных людях, обреченных за что-то на муки, которым нет числа.
"Да, - говорит он, - все мы бродяги на земле. Почему - бродяги и за что? Мы так много работаем на ней и уже хорошо украсили ее. Нам, по правде, есть за что и любить и уважать друг друга, мы хорошие работники. Ты знаешь, почему мы так истязаем друг друга? Ты можешь понять, зачем все это нужно?"
Не отвечают ему.
Это невероятно трудный подвиг - жить на земле в образе Кнута Гамсуна и беседовать всю жизнь с кем-то глухим, немым, а может быть, неизлечимо глупым или же безумно злым. И как хорошо, что это чудовище не существует и что люди, подобные Гамсуну, размышляя о жизни, только наращивают голову Локи, дабы оторвать ее.